него тоже было немало завоевателей. Теперь с запада на восток идут армии Гитлера с такой же целью.

Но времена уже не те. Триста лет никто не позволит врагу топтать родные просторы. Теперь не сидят русские люди каждый в своем городке, под властью удельного князя, тая многие обиды на соседей и потому не желая с ними объединяться против общего врага. Нынче все вместе, и не русские они сегодня, а советские, Родина у них одна на всех. Огромная советская Родина, и потому здесь кого только не встретишь. Русские, украинки, казашки, татарки…

Девчонки ехали и вели себя совершенно по-разному. Кто песни пел, вспоминая с грудью родных. Кто старательно перебирал вещмешок, чтобы ничего из него не вывалилось по пути: многие прихватили из дома платья, кофточки, туфли и даже бельишко кружевное кружевные – им казалось, что когда будет увольнительная в город, не станут же они в военной форме щеголять? А выглядеть всем хотелось хорошо, красиво – женщины ведь и на войне должны соответствовать.

Лёля стояла у поперечной доски, перегораживающей раскрытый дверной проем, чтобы не вывалился кто случайно на полном ходу, и смотрела на зеленые просторы. Видеть степь ей было слишком грустно, а вот наблюдать, как сменяют друг друга озёра и заводи, или, как их тут называют, ильмени, – намного приятнее. Заодно вспоминать, как они совсем недавно, всего год назад, ходили с Тёмой купаться на Городской остров. Как целовались там до помутнения рассудка.

Девушка теперь жалела, что тогда не сказала любимому «да», а тянула до самой зимы, и лишь потом решилась. «Раньше надо было, раньше, – думала Лёля. – Может быть, тогда бы…» А дальше она не знала, что могло пойти иначе. Замуж бы вышла? Ребенка родила и дома осталась? Возможно. Хотя это вряд ли. За смерть отца всё равно обязательно надо отомстить. Пока она стояла и смотрела, несколько раз раздались голоса тех девушек, которые были призваны из других областей, в основном беженки.

– Лёля, закрой дверь, надует! Да и воздух горячий какой! Жарко!

С видом опытного местного жителя Лёля, не выдержав, обернулась и авторитетно произнесла:

– Девочки, сообщаю для тех, кто не местный. Если закрыть дверь, температура внутри вагона повысится на несколько градусов. Мы тут сразу сваримся на такой жаре. Так что лучше пыль и ветер горячий, чем как в бане сидеть с сухим паром.

– С сухим? Это как? – Послышался чей-то голос.

– Это когда камни раскалены, а воды на них не плеснули. Вот и выходит сухой жар, – пояснила другая девушка.

Просьбы закрыть дверь прекратились. Дальше занимались своими делами. Одно было плохо: всё время хотелось пить, а та вода, что взяли с собой во флягах, быстро нагрелась и стала не тёплой даже – горячей.

– Прямо как чай, только без заварки, – сказала одна девушка.

– Точно, и сахара нет, – подтвердила другая.

– А вот это, кстати, дело поправимое, – заявила третья. – Налетай, девчонки! – Достала из вещмешка белый платок, развернула, и внутри оказались желтые куски сахара. – Чая нет, так хоть сладкого покушаем. Теперь фигуры можно не беречь.

– Я бы не рекомендовала, – снова авторитетно заявила Лёля. – Вот вы сейчас сладкого налопаетесь, потом всё время будете пить хотеть. А нам ехать почти сутки. Где столько воды взять? Не подумали? То-то же!

– Ой, Лёлька, да ну тебя! – Сказала полненькая девушка, которая решила сахаром поделиться. – От сладкого настроение повышается! А нам тут и так всем горько.

– Я предупредила, – сказала Лёля. Некоторым её совет помог, другие не послушались. И оказалась Дандукова-младшая права: эти потом постоянно прикладывались к своим флягам, а когда те опустели, стали ходить к бидонам наливать. Кончилось тем, что когда стояли у небольшого городка под названием Харабали, этих вот упившихся отправили за водой – чтоб в другой раз наука им была.

– А мы что, прямо в Сталинград, да? – Послышался вопрос. Он был обращен не к кому-то конкретно, а вообще.

– Я слышала, недалеко от города бой уже идет.

– Так, слухи отставить! – Это прозвучал голос старшего сержанта Синицыной. Ей было приказано сопровождать девушек до места формирования новой части, а какой, она и сама пока не знала. – Для тех, кто интересуется, сообщаю следующее. Да, в сводках Совинформбюро это не говорили, но информация проверенная, мне её один старший офицер рассказал в госпитале. Готовы слушать?

– Так точно, товарищ командир! – Послышалось со всех сторон. Девушки притихли, посторонние разговоры смолкли.

– Это случилось 17 июля 1942 года, то есть почти десять дней назад. В 20 часов вечера у хутора Золотой Сталинградской области немцы напали на 645-й танковый батальон РККА. Фашисты бросили вперед всего четыре танка. Думали, серьезной силы, чтобы им противостоять, у наших просто нет. Но неожиданно встретили мощный отпор! – По вагону прокатился гул одобрения. – Бой с гадами длился почти полчаса, две вражеские машины были уничтожены, одна подбита. Понесли потери и наши танки: один Т-34 сгорел, два оказались выведены из строя. 11 бойцов получили ранения, но ни один не погиб, – рассказала Синицына. – Есть вопросы?

– А от Сталинграда этот хутор Золотой как далеко? – Послышала голос.

– Километров восемьдесят примерно, – нахмурившись, ответила старший сержант.

– Господи, это же час на машине, если быстро, – сказал кто-то.

– Мы пока стояли в Харабалях, – сообщила одна из бойцов, – я разговор слышала. Два военных говорили, я звания не знаю. В общем, один сказал, что немцы вышли к Дону возле станицы Голубинская. Это 24 июля было, а где они теперь?

– Отставить разговоры! – скомандовала Синицына. – Эдак вы до паникерской болтовни дойдете. Вы теперь есть кто? А? Бойцы Красной армии, вот кто! Потому должны не трепаться, а слушать и выполнять приказы командиров. Ну, а что немец прёт, так это всем известно. Вот наша задача – встать у него на пути и биться за Родину! Понятно?

– Да, понятно, – снова разрозненные голоса.

– Не слышу.

– Да, товарищ командир, – опять та же песня.

Тут уж Синицына не выдержала столь вопиющего нарушения воинской дисциплины. Встала, одернула на себе гимнастерку, нацепила пилотку и как крикнет:

– Встать! Смирно!

Девчонки кинулись подниматься. Повскакивали со своих мест, спешно застегивая одежду, надевая пилотки, напяливая сапоги. Многие так босиком и замерли – жарко