Герцог и Палмер всегда разговаривали по-немецки, и он признался ей, что никогда не чувствовал себя в Англии как дома:

«Когда я впервые ступил на американскую землю совсем молодым человеком, меня словно озарило: это то, что мне нравится. Здесь я хотел бы остаться. И когда я женился на американке, я надеялся, что мы будем жить в Америке. Но по воле судьбы моя жена ненавидит Америку и хочет жить только во Франции. Вот так все и происходит»[678].

Однажды вечером, во время визита Виндзоров, Грета Гарбо и ее давний компаньон Джордж Шлее были в Портофино, и Харрисоны пригласили их встретиться с Виндзорами. Среди тем разговора был вопрос о том, кто мог бы сыграть Виндзоров в фильме.

«Кэтрин Хепберн», – без колебаний ответила герцогиня.

«А роль герцога?» Уоллис не ответила. Но Виндзор вежливо кивнул в сторону Рекса и сказал: «Я думаю, возможно, вы были бы лучшим выбором»[679].

Затем Рекс на открытом армейском джипе отвез Виндзоров с виллы, расположенной высоко над городом, вниз по опасно крутой козьей тропе к гавани, герцог вцепился в ветровое стекло. «Неужели вам никогда не отрывали сиденья? – спросила Уоллис с упреком… осторожно устраиваясь в своем белом платье на бугристом заднем сиденье, как будто она собиралась сесть на сырое яйцо»[680]. Возвращаясь, Рекс, которому герцог не нравился, радостно пробормотал: «Чуть не потерял маленького засранца на повороте»[681].

На следующий день Харрисоны вместе с Гретой и Шлее присоединились к Виндзорам на их яхте, пришвартованной в гавани, и застали Уоллис в ярости, потому что Джимми еще не вернулся из порта.

В этот момент в дверях появился Джимми, восторженно приветствуя всех присутствующих, с охапками гардений, которые он величественно положил на колени герцогини в знак примирения. Она смела их на пол, встала и спросила: «Вы знаете, который час?»[682]

С этого момента вечер становился все хуже и хуже. Еще одними гостями были бывший американский сенатор и его жена. Сенатор-изоляционист пьяно «рассказывал о своей неприязни к британцам, которые снова и снова приносили в жертву невинных американских мальчиков, чтобы спасти свою империю»[683].

Джимми безуспешно пытался сменить тему. Тогда, чтобы отвлечь внимание, он встал из-за стола и, все еще одетый в свой темно-синий бархатный смокинг, кожаные туфли-лодочки и бриллиантовые запонки, небрежно прыгнул в море. Герцог был ошеломлен. «Но должен же быть какой-то протокол!..»[684]

Толпа взвыла от восторга при виде Джимми, плавающего в гавани, которая была «полна мусора, дохлых крыс и презервативов»[685]. «Челюсти Уоллис были стиснуты, а нос побелел от шока и гнева. «У этого мальчика нет хороших манер, – наконец сумела сказать она. – Я хотела бы попросить вас всех не разговаривать с ним на эту тему, когда он вернется. Мы будем вести себя так, как будто ничего не случилось»[686].

Джимми вернулся в зеленом бархатном смокинге и обнаружил, что сенатор все еще что-то бубнит. «Нам просто придется попробовать еще раз»[687]. Он снова прыгнул в воду. Это был конец званого обеда. Гости молча ушли, в то время как хозяева вели «страстную «беседу» в библиотеке»[688].

Теперь Виндзоры переехали в Биарриц. Дорин Спунер, посланная сфотографировать герцога, не была впечатлена этой парой:

«Было так трудно понять, почему король отрекся от трона ради этой женщины… Она мне совсем не нравилась. Снимки были сделаны в саду виллы. Как и во многих их фотографиях, у пары, казалось, была цель показать, насколько они блаженно счастливы и что кризис, потрясший монархию, «того стоил». Бывший король Эдуард VIII, хотя и держался довольно официально, был приятен и старался угодить, а бывшая миссис Симпсон – нет. Она была хрупкой, угловатой, лишенной всякого тепла. Она механически улыбнулась в камеру. За этой гримасой не было никакого чувства»[689].

К сентябрю Виндзоры вернулись в Париж и находились под наблюдением французской секретной службы. Когда в конце месяца герцог уехал в Лондон, чтобы повидаться с Георгом VI, которому сделали операцию по удалению левого легкого, отношения с Донахью продолжились. Как отмечалось в одном отчете о наблюдении:

«ДЖЕЙМС ДОНАХЬЮ (говорят, у него с ней был роман в течение четырех лет) приезжает вечером и ведет ее в ресторан «Паприка», а затем в ночной клуб «Монсеньор», где есть кабаре. ДОНАХЬЮ возвращается в дом герцогини по адресу 85, Рю де ла Фейсандери, 16-я улица, вместе с ней в 2:20 утра, а затем его видели уходящим в одиночестве в 5 часов утра»[690].

Природа отношений между Уоллис и Джимми заинтриговала людей. По словам Билли Болдуина, Джимми однажды, будучи пьяным, попытался произвести себе обрезание перочинным ножом, что сделало половой акт болезненным, и поэтому они решили заняться оральным сексом[691]. По словам одного биографа, Донахью назвал Уоллис «лучшим членососом, которого я когда-либо знал»[692].

«Некоторые говорили, что у них был оральный секс, но я не могу поверить, что Джимми это нравилось, – размышлял Ники Хэслэм. – Ему нравилось ее общество. Джимми ни за что не смог бы сделать это с женщиной. Он был таким геем…» «О, они действительно занимались сексом, – утверждает историк искусства Джон Ричардсон. – Я спросил Джимми Донахью, когда он был пьян и готов был сказать что угодно: «Каково это было – лечь в постель с герцогиней Виндзорской?» – говорит Ричардсон. – И он сказал: «Это было все равно, что лечь в постель с очень старым моряком»[693].

Американский журналист Сай Сульцбергер часто встречался с Виндзорами в 1950-х годах. «Он любопытный, несколько жалкий парень, – записал он в своем дневнике после одного обеда в октябре 1951 года. – Хотя он, конечно, отказался от каких-либо прав на трон, он по-прежнему поддерживает строгую атмосферу придворного этикета; здесь много реверансов и поклонов, несмотря на то, что он чрезвычайно неформален и дружелюбен»