в отношении персональности новой,

Устраивалась карта их грядущей судьбы курса:

Наследники своего прошлого, открыватели своего будущего,

Избиратели своего собственного самоизбираемого жребия,

Они ждали авантюры новой жизни.

Персона, упорствующая сквозь ошибку миров,

Хотя вечно прежняя во множестве форм,

Не узнаваемая разумом внешним,

Принимающая имена неизвестные в неведомых климатах,

Отпечатывает на протяжении Времени на земли странице истрепанной

Растущую фигуру своей тайной самости,

И учит на опыте то, что знал дух,

Пока не сможет видеть свою истину живую и Бога.

Снова они должны встретить игру-проблему рождения,

Души эксперимент горя и радости,

И мысли и импульса, освещающих слепое действие,

И риск на путях обстоятельства,

Через внутренние движения и внешние сцены

Путешествуя к себе через формы вещей.

Он пришел в центр создания.

Дух, от состояния к состоянию странствующий,

Находит здесь тишину своей стартовой точки

В бесформенной силе и безмолвной фиксированности,

И размышляющей страсти мира[15] Души.

Все, что делается и вновь разрушается,

Спокойное упорное зрение Одного

Неизменно переделывает, он живет сызнова:

Силы, жизни, существа и идеи

В тишину на время берутся;

Там они отливают заново свое назначение и свое направление,

Переделывают свою природу и форму переформируют свою.

Они все время меняются и, изменяясь, вечно растут,

И, проходя через плодотворную стадию смерти

И после перестраивающего долгого сна,

Восстанавливают свое место в процессе Богов,

Пока их работа в космическом Времени не будет сделана.

Здесь была формирующая палата миров.

Интервал был оставлен между одним и другим действием,

Между одним рождением и другим, между грезой и бодрствующей грезой,

Пауза, что дает новую силу делать и быть.

По ту сторону были регионы восторга и мира,

Немые места рождения света, надежды, любви

И колыбели небесного восторга и отдыха.

В дремоте голосов мира

Все больше осознавал он движение вечное;

Его знание, обнаженное от нарядов чувства,

Знало идентичностью без мысли иль слова;

Его существо видело себя без своих вуалей,

Граница жизни пала из бесконечности духа.

По дороге внутреннего чистого света,

Один между огромными Присутствиями,

Под наблюдающими глазами безымянных Богов,

Его душа проходила, одинокая сознательная сила,

К концу, который вечно начинается снова,

Приближаясь через неподвижность, безмолвную и спокойную,

К источнику всех вещей, человеческих и божественных.

Там он увидел в их могучего объединения позе

Фигуру бессмертных Двоих-в-Одном,

Единое существо в двух телах обнимавшихся,

Двоевластие объединенных двух душ,

Сидело, поглощенное в созидательную глубокую радость;

Их транс блаженства поддерживал движущийся мир.

Позади них в утренних сумерках стола Одна,

Что вынесла их из Непознаваемого.

Всегда скрытая, она ждала ищущего духа;

Наблюдатель на верховных недосягаемых пиках,

Гид путешествующего по незримым путям,

Она охраняла суровый подход к Одному.

В начале каждого далеко распростертого плана,

Пропитывая своей силой солнца космические,

Она царит, его многочисленных работ вдохновитель

И мыслитель его сцены символа.

Над всеми ними она стоит, все поддерживая,

Одинокая всемогущая Богиня всегда за вуалью,

Чьей непостижимой маской является мир;

Эпохи — это ее поступи звуки,

Их события — ее мыслей фигура,

И все творение есть ее нескончаемый акт.

Его дух был сделан ее силы сосудом;

Безмолвный в страсти своей воли бездонной,

Он простер к ней свои сложенные руки молитвы.

Затем в суверенном ответе его сердцу

Жест пришел, словно миров, отброшенных прочь,

И из ее одеяния мистерии сверкающей поднявшаяся

Одна рука на половины вечную вуаль разделила.

Свет показался, тихий и нерушимый.

Привлеченный к обширным и светлым глубинам

Восхитительной загадки ее глаз,

Он видел мистическое очертание лица.

Ошеломленный ее неумолимым блаженством и светом,

Ее безграничной самости атом,

Захваченный ее силы медом и молнией,

К берегам ее океанического экстаза бросаемый,

Пьяный глубоким золотым духовным вином,

Из разорванной тишины своей души он испустил

Крик желания и обожания

И сдачи его безграничного разума,

И самоотдачи его безмолвного сердца.

Он пал ниц к ее ногам, бессознательный и распростертый.

Конец песни четырнадцатой

Песнь пятнадцатая

Царства более великого Знания

После безмерного мгновения души

К этим поверхностным полям вновь возвращаясь

Из безвременных глубин, куда он утонул,

Он слышал снова поступь часов.

Все, когда-то постигнутое и прожитое, стало далеким;

Он сам для себя был только сценой.

Над Свидетелем и его вселенной

Он стоял в царстве безграничных безмолвий,

Ждущих Голоса, что говорил и строил миры.

Свет был вокруг него широкий и абсолютный,

Алмазная чистота вечного зрелища;

Сознание лежало тихое, лишенное форм,

Свободное, бессловесное, не принуждаемое знаком иль правилом,

Вечно довольствующееся лишь бытием и блаженством;

Чистое существование жило в своем собственном мире[16]

На бесконечной и голой земле одного духа.

Из сферы Ума он поднялся,

Он оставил царство теней и оттенков Природы;

Он жил в бесцветной чистоте своей самости.

Это был план необусловленного духа,

Который мог быть нулем или законченной суммой вещей,

Состоянием, в котором все прекращается и все начинается.

Тот план становился всем, что абсолют наделяет фигурами,-

Высокий обширный пик, откуда Дух может видеть миры,

Широкое прозрение покоя, молчаливый дом мудрости,

Уединенное место Всеведения,

Трамплин силы Вечного,

В доме Всевосторга белый этаж.

Сюда приходила мысль, что за пределы Мысли проходит,

Здесь был Голос спокойный, которого слух наш слышать не может,

Знание, которым знающий знаем,

Любовь, в который возлюбленный и любящий есть одно целое.

Все в изобилии изначальном стояло,

Стихшее и осуществленное прежде, чем оно могло созидать

Великолепную грезу своих вселенских деяний;

Здесь начиналось рождение духовное,

Здесь завершалось конечного к Бесконечному ползание.

Тысячи дорог прыгали в Вечность

Или воспевая бежали, встретить скрытое вуалью Бога лицо.

Знаемое освободило его от своей ограничивающей цепи;

Он стучал в двери Непостижимого.

Оттуда в неизмеримый вид вглядываясь,

Единый со внутренним взглядом себя в его собственные чистые шири,

Великолепие царств духа он видел,

Величие и чудо безграничных работ,

Силу и страсть, прыгающие из его покоя,

Восторг его движения и его отдыха

И его огненно-сладкое чудо трансцендентальной жизни,

Миллионноточечная неразделимая хватка

Его видения одного и того же огромного Всего,

Его неистощимые действия в безвременном Времени,

Пространство, что является его бесконечностью собственной.

Великолепное множество одного сияющего Себя,

Отвечающее на радость радостью, на любовь — любовью,

Все там были полными движения многоквартирными домами Богоблаженства;

Вечные и уникальные, они жили в Одном.

Там силы и великие вспышки истины Бога,

И объекты носят духа чистые духовные формы;

Дух от своего собственного зрения больше не скрыт,

Всякое чувство есть море счастья,

И любое творение есть акт света.

Из нейтральной тишины своей души

Он прошел к полям покоя и мощи