390 Лично я не верю, что это возможно. Человек может лишь изменить свою установку и тем самым спасти себя от наивного погружения в архетип. Одержимость архетипом превращает человека в плоскую коллективную фигуру, маску, за которой он больше не может развиваться как человек. Посему следует остерегаться опасности пасть жертвой доминанты мана-личности. Опасность кроется не только в том, что человек становится отцовской маской, но и в том, что он попадает под власть этой маски тогда, когда ее носит другой. В этом отношении мастер и ученик находятся в одной лодке.

391 Растворение анимы означает, что мы получили представление о движущих силах бессознательного, но вовсе не обезвредили их. Они могут атаковать нас в любое время в новой форме. И они неизбежно сделают это, если в сознательной установке имеется некий дефект. Это вопрос силы против силы. Если эго стремится властвовать над бессознательным, бессознательное отвечает изощренной атакой, развертывая доминанту мана-личности, чей непомерный престиж околдовывает эго. Единственной защитой является полное признание своей слабости перед силами бессознательного. Не противопоставляя силу бессознательному, мы не провоцируем его на нападение.

392 Читателю может показаться довольно комичным, что я говорю о бессознательном в такой личной форме. Надеюсь, у него не сложится впечатление, будто я считаю бессознательное чем-то личным. Бессознательное состоит из естественных процессов, которые лежат вне сферы человеческой личности. Только наш сознательный разум носит «личный» характер. Посему, когда я говорю о «провоцировании» бессознательного, я не имею в виду, что оно оскорблено и, подобно древним богам, готовится обрушить на обидчика ревнивый гнев или месть. Скорее я имею в виду некое нарушение психической диеты, которое расстраивает мое пищеварение. Бессознательное реагирует автоматически, как мой желудок, который, образно говоря, мстит мне. Когда я полагаю, будто обладаю властью над бессознательным, это сродни нарушению диеты, неподобающей установке, которой в интересах собственного благополучия лучше избегать. Мое непоэтичное сравнение, конечно, слишком мягко ввиду далеко идущих и разрушительных моральных последствий расстроенного бессознательного. С этой точки зрения было бы уместнее говорить о гневе оскорбленных богов.

393 Отделяя эго от архетипа мана-личности, человек вынужден, как и в случае с анимой, осознать содержания, характерные для мана-личности. Исторически мана-личность всегда обладает тайным именем или неким эзотерическим знанием или прерогативой особого образа действия – quot licet Jovi, non licet bovi[164]. Одним словом, она обладает индивидуальным своеобразием. Осознание составляющих ее содержаний означает для мужчины второе и реальное освобождение от отца, а для женщины – освобождение от матери. Вместе с этим приходит первое подлинное ощущение его или ее истинной индивидуальности. Эта часть процесса в точности соответствует цели первобытных инициаций, включая крещение, а именно отделение от «плотских» (или животных) родителей и возрождение в novam infantiam[165], в состояние бессмертия и духовного детства, как это формулируют некоторые мистические религии древнего мира, в том числе и христианство.

394 Вполне возможно, что вместо отождествления с мана-личностью человек конкретизирует ее как внеземного «Отца Небесного», наделенного атрибутом абсолютности, – то, к чему многие люди, похоже, очень склонны. Это равносильно тому, чтобы дать бессознательному превосходство, которое было бы столь абсолютным (если бы вера могла простираться так далеко!), что вся ценность перетекла бы на ту сторону[166]. Логическое следствие – жалкая, бесполезная и грешная масса человечества. Это решение, как мы знаем, стало историческим мировоззрением. Поскольку здесь я рассматриваю проблему исключительно с психологической точки зрения и не испытываю ни малейшего желания диктовать свои истины миру, я должен заметить, в качестве критики подобного решения, что если я перемещу все высшие ценности в сторону бессознательного, превратив его, тем самым, в summum bonum, я столкнусь с необходимостью найти дьявола того же веса и размеров, который мог бы служить психологическим противовесом моему summum bonum[167]. Ни при каких обстоятельствах, однако, моя скромность не позволит мне отождествить себя с дьяволом. Это было бы слишком самонадеянно и, кроме того, привело бы к невыносимому конфликту с моими высшими ценностями. Кроме того, при моем моральном дефиците я просто не могу себе этого позволить.

395 По психологическим соображениям я бы рекомендовал не создавать Бога из архетипа мана-личности. Другими словами, он не должен быть конкретизирован, ибо только так я могу избежать проецирования своих ценностей и не-ценностей в Бога и Дьявола, только так я могу сохранить свое человеческое достоинство, свой собственный вес, который так нужен мне, если я не хочу стать игрушкой бессознательных сил. В своих отношениях с видимым миром человек определенно должен быть безумен, если он полагает, что это он – хозяин этого мира. Здесь мы, естественно, следуем принципу непротивления всем превосходящим силам, вплоть до определенного индивидуального предела, после которого самый мирный гражданин становится кровавым революционером. Наше преклонение перед законом и порядком – достойный похвалы пример того, какой должна быть наша общая установка по отношению к коллективному бессознательному. («Кесарю кесарево…»). До сих пор наш пиетет не требует особого труда. Но в мире есть и другие факторы, на которые наша совесть не дает безоговорочного согласия – и все же мы преклоняемся перед ними. Почему? Потому что на практике это более целесообразно. Точно так же в бессознательном есть факторы, прислушиваться к которым мудро («Не противься злому». «Приобретай себе друзей богатством неправедным». «Сыны века сего догадливее сынов света в своем роде», стало быть: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби».)

396 Мана-личность, с одной стороны, обладает высшей мудростью, а с другой – высшей волей. Осознав содержания, лежащие в основе этой личности, мы вынуждены признать тот факт, что мы узнали больше и хотим больше, чем другие люди. Это неприятное родство с богами, как мы знаем, так глубоко проникло в бедного Ангелуса Силезиуса, что он выскочил из своего сверхпротестантизма, пронесся мимо промежуточной станции лютеранства и вернулся обратно в самое лоно темной Матери – к несчастью, в ущерб своему лирическому дару и нервному здоровью.