Антон сразу бросился к Марине.

– Что с тобой? Тебя кто-то обидел? Почему ты плачешь? – спрашивал он.

Женщина смотрела мимо него, закусив губу, и вздрагивала. Слезы катились у нее из глаз. Антон попытался повернуть ее к себе лицом, но Марина упрямо отворачивалась. И он вспомнил брошенную ею фразу: «Видеть тебя не хочу!»

– Петрович, отойдем со мной в прорабскую.

Петровичу особо рассказывать было нечего.

– Свихнулась она, наверное, – поставил диагноз прораб. – Врача вызывать надо.

– Погоди, – Полуянов опустился за письменный стол, подпер голову руками.

– И самое главное, – вспомнил прораб, – она себя не только официанткой представила, а в советских рублях цены называет, русских денег не признает. Я ей десятку сую, а она говорит, на ней Ленин должен быть нарисован.

Антон посмотрел в окно. Марина по-прежнему сидела на корточках и плакала, прикрыв лицо передником. Блокнотик выпал из ее рук, и ветер листал его страницы.

– У меня родственник в Твери в «дурке» работает, – Петрович подался к Полуянову. – Я же понимаю, она дело Краснова наследует.

А если ей такой диагноз поставят, – прораб покрутил пальцем у виска, – наследства ей не видать.

Практичность Петровича поразила Полуянова. Об этом-то он сам не успел подумать, хоть и считал себя удачливым бизнесменом.

– Да, нельзя, – пробормотал он, – никаких врачей.

Раскрыл кошелек.

– Откуда у вас советские рубли найдутся? – в голосе Петровича сквозила безнадежность.

– Попробуй ей это дать, – он сунул Петровичу десятку долларов, вспомнив, что по официальному курсу в советские времена доллар был где-то около девяноста копеек.

Во взгляде прораба зажглась надежда: «Может, сработает!»

– А такие деньги у вас принимают? – Петрович отнял от лица Красновой влажный от слез передник и показал десять долларов.

Женщина помяла купюру в пальцах и вернула прорабу:

– Нам нельзя рассчитываться в иностранной валюте. Законом запрещено.

– Что-нибудь придумаем, ты не расстраивайся. Мы же не отказываемся платить. Пошлем человека, сдаст доллары, получит рубли, мы и заплатим. Мы же никуда не уходим.

Аркадий Штольц наконец решился подойти к странной компании.

– Вы не смотрите, что я заплаканная, – Марина поднялась и, вытерев слезы, отставила стул возле столика, – посетителям мы всегда рады.

– Садись, – прошептал Полуянов, махая рукой Штольцу.

Тот повиновался. Он не понимал, разыгрывают его или тут в самом деле какое-то кафе.

– Закуривайте, если хотите, – Марина высыпала пепельницу в картонный ящик у стены вагончика и вернула ее на стол. – Меню еще нет, завтра напечатают, – заученно произносила она, – поэтому я вам для начала кофе принесу.

– Где дом мельника, знаешь? – обратился Полуянов к экскаваторщику.

– Кто ж его не знает, вон, за горой.

– Быстро дуй туда и приведи хозяина.

– А если он не захочет? – вспомнив несколько отчужденно-надменного Ястребова, засомневался Гроссбауэр.

– Делай что хочешь, но приведи его.

Экскаваторщик как был, в одних штанах и ботинках на босу ногу, затопал по тропинке.

– Он что, уходит? – с отчаянием воскликнула Марина. – Задержите его, он не заплатил!

– Я же остался, вы нам вместе считали, – резонно заметил Петрович. – Не волнуйтесь, он придет, обязательно придет.

Марина принесла Штольцу кофе, убрала грязную посуду со стола. Журчал умывальник, позванивали чашки. Мужчины сидели, переглядывались.

– Извините, я не понимаю, что происходит, – Аркадий вопросительно посмотрел на Антона.

– Если бы я что-то мог объяснить… – вздохнул Антон. – Она жена Краснова. Вдова.

– Вашего компаньона, который погиб?

Полуянов кивнул.

– Не знаю, что с ней произошло.

– А я тем более, – Штольц развел руками. – Места здесь чудесные – луг, речка.

И здание мне нравится. Вы мне фотографии, конечно, показывали, но я фотографиям не верю.

Теперь пленку такую делают, что трава зеленее, чем в природе.

Антон смотрел на немецкого партнера, удивляясь, как тот может говорить о деле.

– Надеюсь, мы сегодня в охотничье хозяйство заедем? У меня завтра встреча в Москве.

И Антон понял, что это единственное спасение – не ломать голову над тем, что произошло с Мариной, а заняться делом.

На тропинке показался Гроссбауэр с Ястребовым. Илья шел с удочками в руках, на ногах резиновые сапоги с отвернутым верхом. Издали они казались средневековыми ботфортами.

Марина, завидев хозяина дома мельника, приободрилась. Помахала ему рукой.

– Еще посетитель идет, – радостно сообщила она собравшимся за столом и вынесла из вагончика два стула.

Антон не выдержал, побежал навстречу.

Ястребов вопросительно посмотрел на него:

– Что случилось?

– Она вообразила себя официанткой. Вы же в курсе, что ее муж погиб?

– Да. Она приходила ко мне накануне.

– И какой она была?

– Нормальной, – пожал плечами Ястребов. – Конечно, подавленна, взволнованна, но абсолютно нормальная. Предоставьте сейчас ее мне. Как, кстати, ваша спина?

– Все прошло, даже следа не осталось.

– Вот видите, я умею помогать людям.

– Вы медик?

– Не совсем, но кое-какое образование у меня есть. Скорее, психолог.

Дальше расспрашивать Антон не стал.

Ястребов подсел к столику и, словно в самом деле находился в кафе или ресторане, взглянул на Марину, мол, посетитель ждет, примите заказ. Он заказал чашку кофе, минералку. Его Марина обслуживала с удовольствием, более обходительно, чем Петровича и экскаваторщика.

– У меня с приятелем конфиденциальный разговор, – предупредил Марину Ястребов, – и, если можно, побудьте, пожалуйста, на кухне.

– Если понадоблюсь, позовите, – Марина удалилась.

Антон с надеждой смотрел на Ястребова.

«Кто он такой? Откуда взялся? Но почему-то я верю, что он может помочь. От него исходит уверенность и сила».

– Я говорил с Мариной, – глухо произнес Ястребов. – Ее сумасшествие – временное, это последствия стресса. Ей захотелось вернуться в прошлое, чтобы забыть настоящее. Вы же видите, она ведет себя как маленькая девочка, играющая в официантку.