Это можно было называть сокращением, увольнением, выводом за штат – как угодно. Главное, что через сорок восемь часов я должен был лишиться работы, которой посвятил девять лет и ради которой пожертвовал очень многим, чтобы попытаться дать лучшее своей жене, а затем и своей семье.

Я съехал на обочину и остановил машину. Я был в ступоре. Мне хотелось рыдать. Мне хотелось кричать. Мне хотелось позвонить начальнику и умолять его оставить меня на должности. Вместо этого я сидел в машине и гадал, как сообщить своей жене Эмбер, которая всего три месяца назад родила нашего первенца, что я потерял работу.

Выходные прошли как в тумане. Я не спал. Не ел. Мне было физически плохо. Мы с Эмбер засиживались за полночь, пытаясь найти выход. У нас почти не было сбережений, а работу в нашем городе найти было непросто. Я не знал, как мы справимся. Я боялся. Точнее, лучше сказать, я был в ужасе.

Во время одного из наших полуночных разговоров жена дала мне отличный совет. Он не только помог мне пережить самый сложный период жизни, но и превратил худшее, что могло со мной случиться, в великое благо.

«Не вешай нос, гордись достигнутым, уходи с высоко поднятой головой, – сказала она. – Это происходит не просто так – в конце концов ты найдешь причину».

В понедельник я рано встал, надел отглаженную рубашку и галстук, привел в порядок документы и сложил свой бейдж, мобильный телефон, запасной ключ от машины и остальные вещи в большой картонный конверт. Я рано приехал в аэропорт и взял с собой жену и дочку, чтобы они поддержали меня (и подбросили домой, когда у меня заберут машину).

Увидев начальника, который направлялся прямо ко мне, я почувствовал, как сердце сжалось в груди, и встал с кресла. На ватных ногах, уверенный, что вот-вот упаду, я пошел вслед за начальником к столу в углу терминала. Я не запомнил, что он сказал, но, когда услышал приговор, протянул всю служебную собственность, встал, пожал ему руку и поблагодарил за возможность работать в компании.

Когда я завернул за угол и пошел прочь, у меня на глаза навернулись слезы. Я вдруг осознал всю тяжесть ситуации. Впервые с тринадцати лет я оказался безработным.

Следующая неделя прошла как в тумане. Моя жена была учительницей и отдыхала все лето. Она возилась с Зоуи, а я ходил на дневные сеансы в кино, не зная, чем заняться, пока другие работают. Я отчаянно старался раствориться в сюжете, надеясь, что это притупит ту боль, которая пожирала меня, когда я пытался осознать случившееся.

Всю свою жизнь я считал себя не самым умным, не самым красивым и даже не самым талантливым человеком в своем окружении, но уж точно самым работящим. Работа была моим спасательным кругом, она определяла меня – и без нее я чувствовал себя потерянным.

Мы больше не могли позволить себе оплачивать детский сад, в который планировали определить Зоуи, так что мне пришлось остаться дома и заботиться о дочери. Жена вернулась на работу, и не успел я и глазом моргнуть, как вместо управления зоной продаж с миллионными ежегодными прибылями и руководства двадцатью подчиненными, вместо бесконечных телефонных звонков и бесчисленных встреч стал менять подгузники, мыть бутылочки и петь колыбельные. Тогда я еще не догадывался, что эта ужасная потеря станет для меня невероятным счастьем.

Дни шли за днями, а недели – за неделями. Депрессия отошла на второй план, и я понял, что у меня теперь нет выбора – я должен стать лучшим папой в мире. Проблема была в том, что я понятия не имел, как обращаться с ребенком. Раньше у меня детей не было, и я никогда с ними не возился. Я не знал, чем занять время дочери, а потому пошел знакомой дорогой – стал придумывать на ходу.

Вскоре мы с Зоуи уже каждый день гуляли возле озера. Мы стали часто заходить в местный книжный магазин, посещать встречи авторов с читателями и всевозможные публичные чтения. Иногда Зоуи засыпала, и я в это время листал газеты, но в основном она мне проходу не давала. Совсем скоро мы стали неразлучны.

Она стала моим неизменным спутником, моим доверенным лицом и лучшим другом. Более того, я стал настоящим папой. Не отцом, не кормильцем семьи, а папой. Я услышал, как она сказала первое слово, и увидел, как она впервые откусила кусочек твердой пищи. Я наблюдал, как она делает первые шаги. Это было невероятно. Я мог по плачу определить, что она хочет, и изучил ее забавный характер. Между нами возникла связь, которая теперь, четыре года спустя, кажется нерушимой.

Хотя мне пришлось забыть о высокой зарплате, всяческих премиях, служебной машине и других прелестях корпоративной жизни, я не стал бы ничего менять. Тяжелые и темные времена, которые привели к огромным финансовым трудностям, сделали меня другим человеком. Нет на свете такой работы, ради которой я бы решил отказаться от времени, проведенного с Зоуи. Мои приоритеты изменились, и я наконец нашел в себе смелость сменить работу и осуществить свою мечту.

Сегодня я занимаюсь любимым делом. Зарплата у меня, конечно, ниже, чем была, но удовлетворение, душевный покой и – главное – отношения с дочерью за деньги все равно не купишь.

Впервые заметив, что мой сын неестественно моргает, я решила, что ему в глаз попала ресница или соринка. Каждые несколько секунд он моргал правым глазом и ненадолго оставлял его закрытым, сильно зажмуриваясь. Я промыла ему глаз и внимательно его осмотрела, однако не нашла никаких признаков инородного тела.

– Не знаю, что со мной не так, – сказал он мне встревоженным голосом, которым дети говорят только с мамой. – Мне ни с того ни с сего хочется моргнуть. Даже если я стараюсь сдержаться, у меня ничего не выходит. – Заметив мою озадаченность, он попытался объяснить: – Это все равно что с кашлем – пытаешься сдержаться, но в конце концов все равно кашляешь.

Тогда мы еще не знали, что моргание Крэйга было лишь началом долгого и сложного пути, и мы будем ходить от врача к врачу, пока ему не поставят диагноз «синдром Туретта».

Неврологи называли эти неконтролируемые движения «тиками». Когда Крэйг неожиданно перестал моргать правым глазом, на смену этому тику пришел другой – он стал постоянно шмыгать носом. Затем появились и другие тики: ворчание, фырканье, кряхтение и подергивание головой. Одни были почти незаметны, но другие доставляли немало неудобств. Когда Крэйг начал издавать громкие звуки – что-то между лаем и криком, – он стал объектом постоянных любопытных взглядов и жестоких комментариев, из-за которых сгорал со стыда. Мой сын оказался заперт внутри тела, которое жило своей жизнью.