тулова крака-недоростка — ее парализует. Не насмерть, понятное дело, но двигаться она некоторое время не сможет, и этого времени хватит на то, чтобы она просто-напросто задохнулась и утонула. А у взрослого сквида тулово, как броней, покрыто прочной зубчатой чешуей — ее и ножом пробивать замучаешься…

Куски приманки тонули, пятна слизи и крови растекались по воде, и через несколько секунд из черной глубины стало медленно всплывать вытянутое трехметровое белесое тулово. Сквид поднимался не спеша. Под бледной пупырчатой шкурой с синюшными разводами подрагивали мускульные тяжи. Особенно безобразной выглядела огромная голова, размером в половину всего туловища. Прямо на голове вокруг широкого клюва росли мясистые «руки» — толстые чешуйчатые щупальцы. Тварь действительно напоминала помесь спрута с кальмаром, только ее размеры, прочность шкуры, и, как подозревал Бренн, — способность убивать, намного превосходили возможности остальных головоногих моллюсков.

— Эта древняя рыба — серьезный хищник, — разъяснял Хрящ, — и весьма хорош для игр с кортавида-ныряльщиками.

Глаза сургача блестели, он явно восхищался монстром. По всей длине щупалец тянулись серые пятна присосок величиной с детскую ладонь, усеянные по краю мелкими «зубами». Между присосками торчали, похожие на когти, роговые крючья. Движения змееобразных «рук» и безобразная голова твари вызывали и страх, и гадливость.

Позади рук на голове сквида Бренн увидел два торчащих выпуклых глаза, затянутые мутной пленкой. Один — небольшой, — с кулак, другой огромный — с голову пятилетнего ребенка. Чудовищный глаз неожиданно мигнул, выглянув из-под пленки и уставился прямо на Бренна, наливаясь холодной злобой и сверля его жутким потусторонним взглядом. В голове сильно задергало, и он с трудом оторвал взгляд от кошмарного глаза.

— Сколько рук видишь? Отвечай! — неожиданно рявкнул Хрящ.

— Восемь, господин…

— Недоглядел, порх. То-то и оно, что десять, — усмехнулся наставник, — как у всей его бесхребетной головоногой родни. Этот парень отлично вооружен и прячет под брюхом пару длинных и цепких ловчих щупалец. Пускает в ход и крючья, и присоски, зажимая жертву… Смекаешь, что тебе предстоит?

Бренн смекал, глядя на отвратную морду будущей смерти.

— Сейчас его рыло получше разглядишь … А ну тащи тушку побольше, — приказал он невольнику, и тот приволок маленькую песчаную акулу с разрубленным пузом.

— Протискивай приманку, но не отпускай, чтоб не потонула — держи крепче у самой решетки! — велел сургач, и подтолкнул Бренна: — Встань ближе к порху, — увидишь, как сквид атакует.

Раб пропихнул тушу через ячейку в решетке. Чтобы удержать тяжелую рыбину, ему пришлось животом лечь на закраину бассейна, опершись локтями на железные прутья. В воду потекла акулья кровь и кишечная слизь, повалились ошметки требухи. На белесом тулове плотоядного моллюска стали проявляться багрово-лиловые пятна, а мускульные тяжи активней зашевелились под шкурой. Сквид почуял настоящую еду.

Теперь Бренн хорошо видел конусовидное тулово с мощными треугольными плавниками ближе к хвосту. Вокруг головы крака судорожно пытались раскрыться «руки», соединенные у основания толстой кожистой перепонкой. Но бассейн-кормушка был слишком тесен, и зверь ярился, взбаламучивая воду и окатывая ею людей, стоящих над решеткой.

Бренн почти пропустил начало атаки. Он лишь моргнул, а хищник уже выбросил из-под брюха ловчие щупальца. Одна грязно-серая «ладонь» ухватила акулью тушку, другая — выметнувшись между прутьями решетки, присосалась к шее склонившегося над решеткой порха. По щупальцу прошла волна, рывок — и раб ударился лицом о решетку, но кричать не мог, — только хрипел, придушенный сквидом. Из сломанного носа в воду закапала кровь.

Изогнутые челюстные пластины мощного клюва раскрылись, раззявив пасть размером с человечью голову. Из нее вылез мясистый багровый язык, усыпанный рядами мелких острых зубов. Ощущая вялость дохлой акулы, крак не спеша подтягивал ее к пасти, одновременно дергая за шею скулящего порха — трепыхание и кровь живой добычи манила его гораздо сильней. Сургач с бесстрастным интересом наблюдал за поведением сквида, не обращая внимания на хрипы бьющегося раба, который безуспешно боролся с душащим его мясистым «удавом», тщетно царапая его ногтями.

Очнувшись от гипнотизирующего зрелища, Бренн бешено заорал, чтобы преодолеть страх и вызвать в себе злость, нагнулся над решеткой и подцепил край «ладони» моллюска, пытаясь отодрать ее от шеи раба. Под пальцами сокращался плотный мышечный тяж. Бренн с силой рванул за край, и присоски с мерзким хлюпаньем оторвались от шеи жертвы, выдирая клочья кожи. Сипящий невольник рухнул на залитые водой камни, дрожа и, как рыба, раскрывая рот. Его лицо посинело, окровавленная шея была изорвана, но крупные сосуды остались целы.

Хрящ насмешливо изломал бровь. — Да ты, порх, видать жалостливый? Весьма неудачно для тебя — сердобольным девкам в Казаросса не место. «Здесь никому не место», — вспышкой пронеслась мысль в голове Бренна. Он сник. Только что увиденное тяжелым камнем придавило росток надежды, — с таким хищным уродом справится не всякий кортавида, а уж едва обученный живец… да еще после Игр…

— Пшел, убогий, — рыкнул дрессировщик, презрительно глядя на подвывающего порха, и уже спокойно продолжил: — Ну и помимо прочего, следует помнить, что шкура взрослого иглозубого сквида тоже покрыта слизью… Она не опасна для человека, но, если попадет в раны, то кровь будет сочиться дольше, чем обычно…

Бренн молча смотрел на отползающего в сторону раба, вместо бинта прижимающего к шее грязную солому.

— Оценил, какая золотая рыбка тебе достанется? — бросил Джерг Риган. — Если, конечно, уцелеешь на Игре…

Золотая рыбка… Может ли смертоносная морская тварь стать Золотой рыбкой, чтобы исполнить желание?.. — крутилась и крутилась мысль в голове Бренна, как он ни пытался ее отогнать…

Глава 20. Так не бывает

Лаар, Королевский дворец Розаарде

Фелисия торопливо отдернула тяжелую пурпурную портьеру и распахнула створку стрельчатого окна, скрывая легкое удивление. За год ее пребывания в качестве фрейлины и комнатной прислуги в покоях Элмеры Милостивой, та ни разу не приказывала открыть окна, ни разу не выходила на просторный балкон, чтобы взглянуть на башни и шпили Бхаддуара или дивные воды гавани Сильфурбэй. Что поделаешь — у могущественной владетельницы Лаара были свои маленькие женские слабости — она опасалась, что ее чувствительную увядающую кожу может испортить солнце и ветер и часто недомогала, потому большую часть времени проводила в своих роскошных покоях или в многочисленных дворцовых залах и закрытых садах дворца Розаарде. А вот ночные театральные и цирковые представления, празднества и балы, на которых сияли тысячи свечей и светильников, сотворенных мастерами Непорочных,