Ли прошлась вдоль стенки, посмотрела на битый кирпич под ногами.

– Я помню эту яму, я упала в нее, когда мне было тринадцать.

Марта не ответила. Ли подняла фрагмент битого кирпича.

– Одна из пациенток в доме Тесея рассказывала, что прожила в таком лимбе целый год, пока ее не привезли к нам. Она говорила, что это похоже на ночной кошмар, но я не думала, что все настолько буквально.

– И как она в итоге выбралась, ты помнишь?

– Нет, – Ли смотрит вверх, на Марту, и видит, что зеркальные линзы ее очков отражают вовсе не яму – там что-то другое, какое-то движение. – Я только помню, что она нашла безопасное место и спряталась там.

Значит, безопасное место. Ли хочет попробовать, она жмурится и думает о доме – хлоп! – и вот она стоит в коридоре, в родном доме, в Северной Каролине. Ли делает шаг и…

… тут же снова падает на дно ямы. Опять битый кирпич.

– Черт.

Она повторяет прием: жмурится и воображает дом. И опять ненадолго: один шаг – и она падает в яму.

– Да что ж такое.

Марта сидит на краю, свесив ноги.

– Почему я не могу вспомнить дом?

Марта пожимает плечами.

– А ты здесь зачем?

– Ты доверяешь Марте Шульц. Тебе спокойнее, если она рядом.

– Понятно, значит, ты – ее проекция.

Ли вглядывается в лицо Марты и видит, что да – она не настоящая, кожа бледная, как сырой гипс; словно какой-то скульптор попытался слепить ее по памяти.

Ли протягивает ей руку.

– Помоги мне. Вытащи меня.

Марта тянет ее вверх, помогает выбраться. Наверху – туманный, нечеткий ландшафт, смесь оттенков зеленого и голубого. Вдали в тумане горит костер, вокруг него танцуют люди в белых одеждах, слышен бой барабанов – бум-бум-бум-бум! При каждом ударе в животе у Ли дергается рыболовный крючок.

– Что это там такое?

– Гарин. Он снова пытается тебя сломать, – говорит Марта, – прямо сейчас тебя привели на радения и хотят обратить. Ритмичные звуки очень эффективны для подавления, – она снова стучит пальцем по виску, – они просачиваются даже сюда. Но ты хорошо обучена, ты сопротивляешься, поэтому и спряталась здесь, в подсознании. Нужно найти безопасное место. Если барабаны доберутся до тебя…

– То что?

– Он тебя сломает. Подумай о безопасном месте, в котором барабанов будет не слышно, – говорит Марта.

– Домой. Я хочу домой.

– Хорошо, дай руку.

Ли берет Марту за руку – и вот они уже стоят в прихожей. Только что-то здесь не так. За окнами нет знакомых пейзажей – там снова туман и барабанный бой вдали – бум-бум-бум-бум. И еще этот запах – запах гниющих зубов. Ли слышит гул, тихий, протяжный, как сквозняк.

Не отпуская руку Марты, она идет по коридору, заглядывает в зал и видит Гарина. Он развалился на диване, как у себя дома, и смотрит телевизор. На экране фильм: Брюс Ли дерется с каким-то блондином, и блондин побеждает.

– А он здесь что делает? – спрашивает Ли, и Гарин замирает – резко и неестественно, как будто его поставили на паузу. Картинка в телевизоре гаснет. Гарин оборачивается – пауза – он смотрит ей прямо в глаза, открывает рот – и изо рта у него начинает доноситься барабанный бой – бум-бум-бум-бум!

… Ли снова падает в яму, на гору битого кирпича.

– Да что ж такое!

На краю сидит Марта, поправляет зеркальные очки. Протягивает руку, помогает выбраться.

– Куда теперь?

– Отведи меня туда, где безопасно, – говорит Ли и…

… снова падает в яму. Встает на ноги.

– Понятно. Похоже, мое подсознание считает эту яму самым безопасным местом.

– Ну, в этом есть смысл, – говорит Марта. – Тут он тебя точно не найдет. Или найдет, но не сразу.

– Марта?

– М-м-м?

– Перенеси меня к маме.

Марта хватает ее за руку – и вот они стоят в заснеженном парке, на берегу замерзшей реки. Мама в форме смотрителя парка, разговаривает с репортером.

– Наши мальчики не умеют регулировать температуру тела, – говорит она. – Когда температура в реке начинает падать, их кровь густеет, и они чувствуют, что ноль уже близко, и тогда плывут к поверхности и застывают вот так, вытащив нос из воды, чтобы не задохнуться, когда реку схватит лед.

Ли прекрасно помнит тот день. Мама оборачивается и как будто замечает Ли, пальцем показывает на замерзшую реку. Там нет аллигаторов, в толще льда люди. Застыли в ломаных, неестественных позах. Ли подходит поближе; во льду видно Гарина. Там же рядом вмерзли Адам, Питер и Джоан. И там же, чуть глубже, Сара Голдстайн с разбитой головой. И Дэвид Брум, и та его коллега с двойной ниткой жемчуга на шее – как же ее звали? – там, в толще льда, вся ее память о Колумбии.

– Значит, для них это не опасно? – спрашивает репортер.

– Ну, как сказать. В этом сезоне температура сильно ниже, чем обычно. Но нет, это не смертельно. Любые другие крокодилы, скажем нильские, заболели и умерли бы, а нашим мальчикам мороз побоку. Смотрите, ноздри шевелятся. Глаза сложно рассмотреть, лед мутный, но они тоже двигаются.

Ли слышит ритмичный барабанный бой, четыре удара, бум-бум-бум-бум! – они все ближе.

Лед идет трещинами, и вмерзший в него Гарин открывает глаза и рот, и изо рта у него снова звучат барабаны…

… и Ли опять падает в яму, на гору битого кирпича.

– Какого хрена это было? Там, во льду были люди.

– Это твои воспоминания.

– Я думала, что проработала их.

– Как видишь, не до конца. Большую часть из них ты просто заморозила.

– Давай еще раз, туда же, – говорит Ли, и Марта вновь переносит ее к замерзшей реке. Только в этот раз в толще льда сотни людей. Одни вмерзли целиком, другие частями. Ли видит во льдах разные версии самой себя. Кое-где над поверхностью торчат руки – и пальцы на руках шевелятся. Зрелище жуткое. Ли всматривается в один из силуэтов. Среди них четко видно маму, она тоже там, вмерзла, застыла с открытым ртом, словно кричит, просит о помощи.

– Почему я вижу там маму?

– Хороший вопрос.

– Перенеси меня домой.

Марта берет ее за руку – и вот они дома, в прихожей, сквозь шторы на окнах пробивается свет, голубоватый и холодный. Ли помнит этот день – мама в кладовой, занимается стиркой. Ли заглядывает в кладовую и снова видит Гарина, который ведет себя так, словно это его дом, заталкивает грязные шмотки в стиральную машину и издает при этом какой-то тоскливый звук, то ли стон, то ли вой, как будто в нем проделали дыру и сквозь нее медленно выходит воздух.

Гарин оборачивается, замечает их, делает шаг и вдруг застревает в проеме, цепляется рогами. И только тут она замечает, что у него из головы растут оленьи рога. Он открывает рот – неестественно широко, у него словно отвалилась нижняя челюсть – бум-бум-бум-бум!