чего-либо нового и не убавляете ли?

— Желаем исповедовать святую веру в согласии со всей Православной Кафолической Церковью.

— Признаете ли Патриарха[15] и Святейший Синод?

— Признаем в качестве церковной власти, но их учения об имени Божием не принимаем.

— Почему?

— Потому что от Синода прислан был на Афон архиепископ Никон и привез с собой хулу на Господа Иисуса Христа.

— Один Никон не Синод. Если Никон ошибся, то в этом Синод не виноват.

В заключение митрополит предложил инокам подтвердить свое исповедание православной веры целованием креста и Евангелия, что они и исполнили. После этого митрополит благословил их и пожелал им всегда и впредь быть верными Церкви. Обо всем совершившемся был составлен акт, подписанный в ходе вечернего заседания всеми участниками суда.

Ввиду того, что большая часть подлежавших суду имяславцев на суд не явилась, Синодальная контора продолжила усилия по их привлечению. Решено было направить в Петербург епископа Верейского Модеста (Никитина) для встречи с находившимися там имяславцами и выяснения их позиции. По итогам поездки епископ Модест представил Московской Синодальной конторе доклад, в котором указал, что, «именуя имя Божие и имя Иисусово Богом и Самим Богом», имяславцы «чужды как почитания имени Божия за сущность Его, так и почитания имени Божия отдельно от Самого Бога, как какое-то особое Божество, так и обожения самих букв и звуков и случайных мыслей о Боге».

Были восстановлены в монашеском звании еще несколько сторонников почитания имени Божия. Синодальная контора, кроме того, имела суждение и о других афонских иноках, не подлежавших ее суду. По решению конторы все иноки должны были подать на имя своих епархиальных архиереев заявления о том, «что они веруют так, как верует Православная Церковь, и желают быть в повиновении церковной иерархии». Ни о каком отречении от «имябожнической ереси» не было и речи.

Таким образом, Московская Синодальная контора по сути вынесла имяславцам оправдательный приговор. Согласно донесению конторы, в исповедании имяславцев «содержатся данные к заключению, что у них нет оснований к отступлению ради учения об именах Божиих от Православной Церкви».

* * *

19 июля 1914 года Германия и Австрия объявили войну России. 20 июля на торжественном молебне в Зимнем дворце Государь Император Николай II объявил о вступлении России в войну. Это известие вызвало взрыв патриотических чувств во всех слоях российского населения. Как впоследствии вспоминал протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский, «война сразу стала популярной, ибо Германия и Австрия подняли меч на Россию, заступившуюся за сербов. Русскому народу всегда были по сердцу освободительные войны». В течение первых месяцев войны народ был охвачен энтузиазмом. На фронт потянулись эшелоны с добровольцами, среди которых были и крестьяне, и рабочие, и разночинцы, и представители интеллигенции, и аристократы.

Многие священнослужители, в том числе несколько епископов, подали прошение о назначении полковыми священниками в действующую армию. Среди клириков, подавших такое прошение, был и иеросхимонах Антоний (Булатович). В августе 1914 года он отправился в Петербург для ходатайства перед Синодом «о разрешении… посвятить себя на обслуживание духовных нужд христолюбивых воинов». По ходатайству епископа Модеста он и другие имяславцы, имевшие священный сан, получили разрешение на священнослужение и были отправлены на фронт в качестве полковых священников.

Булатович был назначен в 16-й передовой отряд Красного Креста. Этот отряд, сформированный в сентябре 1914 года, уже 5 октября был отправлен на Западный фронт. В течение всей зимы 1914–15 годов отряд, дислоцированный в Польше, вел позиционную войну в тяжелейших условиях, нередко под постоянным обстрелом противника. В марте 1915 года Булатович уже на Карпатах. Дух боевого офицера не умер в нем: однажды в решительный момент он поднял солдат в атаку, за что был впоследствии представлен к боевому ордену святого Владимира 3-й степени с мечами. В боях под Сопоковчиком он вновь руководил атакой, за что командование ходатайствовало о награждении его наперсным крестом на Георгиевской ленте.

В нашем распоряжении нет других свидетельств о пребывании Булатовича на фронте. Зато сохранились воспоминания протопресвитера Георгия Шавельского о том, как на представление Булатовича к ордену святого Владимира 3-й степени с мечами реагировали члены Святейшего Синода. Во время одного из заседаний Синода, на котором, в числе прочих, присутствовали митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), митрополит Московский Макарий, протопресвитер Шавельский и обер-прокурор Волжин, был сделан доклад о награждении Антония (Булатовича) орденом. Когда митрополит Владимир услышал имя Булатовича, он с негодованием обратился к Шавельскому:

— Как Антония Булатовича? Это вы приняли его в армию?

— Я Булатовича не принимал, — ответил Шавельский. — Он прибыл на фронт с одной из земских организаций, назначенный каким-то епархиальным начальством.

— Кто же мог его назначить? — спросил митрополит Владимир.

— Он назначен Московским митрополитом, — ответил обер-прокурор Синода Волжин.

— Московским митрополитом?.. Нет, я не назначал… я не назначал, — растерянно говорил митрополит Макарий.

Волжин приказал принести дело о Булатовиче. Когда дело принесли, обер-прокурор показал его митрополиту Макарию:

— Видите, Владыка, ваша резолюция о назначении иеромонаха Антония в земский отряд, отправляющийся на театр военных действий.

— Да, это как будто мой почерк, мой почерк, — говорил митрополит Макарий. — Не помню, однако.

— Видите ли, дело было так, — настаивал Волжин. — Митрополит Макарий не хотел назначить иеромонаха Антония, тогда организация обратилась к обер-прокурору Саблеру и тот известил митрополита Макария вот этим письмом, — Волжин указал на пришитое к делу письмо Саблера, — что первенствующий член Синода митрополит Владимир ничего не имеет против назначения Булатовича в армию.

Тут уже самому митрополиту Владимиру пришлось удивляться.

В 1915–16 годах полемика вокруг имяславия несколько затихла. На то имелись объективные причины. Во-первых, общественное внимание было настолько поглощено войной, что на другие вопросы его не хватало. Во-вторых, наиболее активные имяславцы находились в действующей армии и не принимали участия в литературной полемике. В-третьих, наконец, Святейший Синод — ввиду благоволения Государя к имяславцам — не был заинтересован в дальнейшем раздувании споров вокруг вопроса о почитании имени Божия.

В то же время продолжался медленный, но постоянный рост общественной поддержки имяславского движения. В числе сочувствующих имяславцам оказались не только церковные деятели, но даже такие далекие от церковных кругов люди, как поэт Осип Мандельштам. Он посвятил афонским инокам стихотворение:

И поныне на Афоне

Древо чудное растет,

На крутом зеленом склоне

Имя Божие поет.

В каждой радуются келье

Имяславцы-мужики:

Слово — чистое веселье,

Исцеленье от тоски!

Всенародно, громогласно

Чернецы осуждены;

Но от ереси прекрасной

Мы спасаться не должны.

Каждый