отметил, что «рознь между монахами наблюдается не только в Андреевском скиту, но и во всех русских монастырях на Святой Горе».

Отчет Мансурова на имя министра иностранных дел Сазонова был представлен последним на «высочайшее благо воззрение». Государь Император Николай Александрович, просмотрев отчет, подчеркнул в нем следующую фразу: «Государственная власть, которая неосторожно задела бы эти два дорогие для народа имени, вступила бы на очень опасный путь» (имелись в виду имена Святой Горы Афон, где происходила смута, и отца Иоанна Кронштадтского).

Об этой «высочайшей отметке» Сазонов сообщил обер-прокурору Саблеру, однако Саблер до членов Синода позицию Государя не довел.

В начале мая в Пантелеимоновом монастыре — крупнейшей русской обители Афона — прошли два монашеских собора. На первом из них зачитывалось имяславское исповедание веры, под которым подписывались монахи. Руководил всем монах Ириней (Цуриков). На втором собрании пытались читать отзыв на учение имяславцев, составленный греческим и богословами из академии на острове Халки. Однако Ириней прервал чтеца словами:

— Слышите, братия! В Халке! Что такое Халка, мы не знаем! Покажите из святых отцов, а Халки мы не признаем.

Поднялся шум. Гостивший в то время в монастыре преподаватель Московской духовной академии иеромонах Пантелеимон (Успенский) попросил слова и начал доказывать, что существо Божие нужно отличать от имени Божия и что имя Божие не может быть названо Богом. Выступление ученого иеромонаха вызвало еще большее возмущение.

В середине мая имяславцы Пантелеимонова монастыря во главе с монахом Иринеем (Цуриковым) ездили в скит Новая Фиваида, где сместили игумена скита и назначили на его место своего единомышленника. Имяславское движение превращалось в своего рода монашескую революцию, которая охватила русские афонские обители.

Чтобы понять причины этой революции, нужно учитывать, что, помимо богословских, были и иные причины у этого конфликта.

Большинство русских афонских монахов были малограмотными выходцами из крестьянского сословия. Они с трудом вникали в богословские тонкости, но легко зажигались пламенем борьбы за Православие, если им кто-то внушал, что Православие находится под угрозой. Учение о том, что «имя Божие есть Сам Бог», они воспринимали как православное исповедание веры, освященное именем Иоанна Кронштадтского, и в попытках оспорить это учение видели посягательство на православную веру.

Те из монахов, которые имели либо дворянское происхождение, либо богословское образование, либо и то и другое, естественным образом выбивались в лидеры. Не случайно во главе партии имяславцев оказался бывший дворянин и гусар Антоний (Булатович), а во главе партии их противников — тоже бывший дворянин Алексий (Киреевский). При этом первый не имел богословского образования, а второй имел.

Нельзя не учитывать также национальный фактор. В частности, большинство иноков Ильинского скита были малороссами, тогда как в других обителях доминировали великороссы. На противостояние между обителями наложился и этот фактор.

Имеющиеся свидетельства о поведении афонских имяславцев в первой половине 1913 года говорят явно не в их пользу. Имяславцы вели себя вызывающе, прибегали к угрозам, оскорблениям, рукоприкладству. В монахах, долгие годы посвятивших молитве и аскетическим подвигам, внезапно проснулся мужицкий дух, и они пустили в ход не только словесные аргументы, но и кулаки. Все это не могло не вызвать ответной реакции.

В течение всей весны 1913 года кольцо блокады вокруг афонских имяславцев постепенно сжимается. К маю они оказываются в полной изоляции; их не поддерживают ни церковные, ни светские власти. Зловещее слово «ересь» все чаще произносится в связи с имяславием как на Афоне, так и в России. Греки, заинтересованные в уменьшении русского влияния на Афоне, делают все, чтобы раздуть скандал и довести дело до изгнания имяславцев как еретиков со Святой Горы. Российские церковные власти тоже постепенно склоняются к силовому сценарию.

* * *

Разгром имяславия происходил весной и летом 1913 года. Он осуществлялся сразу на двух фронтах: во-первых, была организована массированная богословская атака на имяславское учение; во-вторых, была применена военная сила для устранения имяславцев со Святой Горы. Задействованы были: два иерарха — члена Священного Синода, один богослов, несколько дипломатов, несколько военных и пассажирских кораблей, многочисленные офицеры и солдаты Российской армии. Им противостояло около тысячи монахов-имяславцев на Афоне и небольшая группа поддержки в России.

13 мая было опубликовано Послание Святейшего Синода, где об имяславцах говорится: «Молитва Иисусова будто бы спасительна потому что самое Имя Иисус спасительно, — в нем, как и в прочих именах Божиих, нераздельно присутствует Бог. Но, говоря так, они, должно быть, и не подозревают, к каким ужасным выводам неминуемо ведет это учение. Ведь если оно право, тогда, стало быть, и несознательное повторение Имени Божия действенно… Если бы новое учение было право, тогда можно было бы творить чудеса Именем Христовым и не веруя во Христа… Главное же, допускать (вместе с о. Булатовичем), что „самым звукам и буквам Имени Божия присуща благодать Божия“ или (что, в сущности, то же самое) что Бог нераздельно присущ Своему Имени, значит, в конце концов, ставить Бога в какую-то зависимость от человека, даже более — признавать прямо Его находящимся как бы в распоряжении человека. Стоит только человеку (хотя бы и без веры, хотя бы бессознательно) произнести Имя Божие, и Бог как бы вынужден быть Своею благодатью с этим человеком и творить свойственное Ему. Но это же богохульство! Это есть магическое суеверие, которое давно осуждено Св. Церковью».

Более того, в Послании говорится, что вера в благодатную силу имени Божия неизбежно ведет к механическому повторению молитвы: «Если благодать Божия присуща уже самым звукам и буквам Божия Имени, если Самое Имя, нами произносимое, или идея, нами держимая в уме, есть Бог — тогда на первое место в умном делании выдвигается уже не призывание Господа, не возношение к нему нашего сердца и ума (зачем призывать Того, Кого я почти насильно держу уже в своем сердце или уме?), а скорее самое повторение слов молитвы, механическое вращение ее в уме или на языке. Иной же неопытный подвижник и совсем позабудет, что эта молитва есть обращение к Кому-то, и будет довольствоваться одной механикой повторения, и будет ждать от такого мертвого повторения тех плодов, какие дает только истинная молитва Иисусова; не получая же их, или впадет в уныние, или начнет их искусственно воспроизводить в себе и принимать это самодельное разгорячение за действие благодати, другими словами, впадет в прелесть».

Следует указать на то, что нигде в имяславских текстах подобные идеи не содержатся: имяславцы не говорят ни о механическом повторении молитвы, обращенной в никуда, ни тем более об искусственном воспроизведении тех или иных благодатных действий. Таким образом, критика