Бухарест, Румыния

Весенний ветер, радующийся, что удалось вырваться из тесного для него лабиринта улиц исторической части Бухареста, радостно шумел в голых ветвях деревьев Кароль-парка. Потоки воздуха несли за собой запахи речной воды, сырой земли и молодой зелени: трава, в отличие от родичей-исполинов, обременённых толстыми стволами и разветвлённой кроной, уже успела отреагировать на весеннее тепло и покрыть всё свободное пространство по обе стороны от мощённой каменной плиткой аллеи сплошным зелёным ковром. Куроку Родика-старшая заметила сразу же, как только добралась до привычного места встречи: могучая фигура Учителя у самого берега Дымбовицы чем-то напоминала маяк.

Здесь, вне холдов, суккуба не могла «услышать» мощного аккорда излучаемых мужчиной эмоций, каждый раз после длительного расставания в прямом смысле слова сбивающего с ног и заставляющего дрожать всем телом. Но даже тех отголосков, что проглядывали во властных спокойных движениях и позе, хватило, чтобы на секунду перехватило дыхание и часто-часто забилось сердце.

Роксана безумно любила Кабуки, но это была любовь дочери к отцу, преданного ученика к наставнику. Оскорбить такое чистое чувство низменными желаниями? Ни за что! Руке прекрасно помнила, какой она была до встречи с Куроку – хотя, честное слово, предпочла бы всё забыть. Помнила, сколько Учитель возился с ней, поднимая с самого дна и дав шанс начать всё заново, сделав той, кем она была сейчас, – а вот этого забывать она категорически не желала. Можно сказать, долг демонессы по отношению к теперешнему директору академии «Карасу Тенту» был неизмерим – но мужчина категорически неприемлел само понятие таких «долгов» и своё убеждение вдолбил-таки в голову подопечной. Кабуки собирал сподвижников строго на добровольной основе: только тех, кто сам был готов следовать за ним. Что ж, для того она сегодня и оказалась здесь.

Колоритный мужчина и очень красивая женщина встретились у самого среза воды: гладь несудоходной реки бороздили лишь наглые городские утки да редкие ветки, принесённые ленивым течением. Двое встречающихся обменялись лишь короткими кивками да парой общеупотребимых, ничего не значащих слов. Потом дама передала кавалеру стопку извлечённых из сумочки тонких ученических тетрадей да пачку сложенных вдвое машинописных листов. Особой необходимости соблюдать конспирацию не было, но у Родики-старшей были определённые проблемы с непринуждённым общением и внешним выражением чувств: чтобы перебить наследие бурной юности, пришлось очень постараться, и привычка сдерживаться и молчать, делать самой, а не пытаться заставить окружающих, въелась в личность суккубы насмерть. Иногда, если было очень нужно, она могла пересилить себя – но ничего приятного в таком времяпрепровождении не было. Внутри холдов способность внушать эмоции окружающим вполне заменяла и красноречие, и богатую мимику: мало кто из собеседников Руке вообще замечал, что его визави больше молчит и слушает, чем говорит. Увы, но с некоторыми подобный фокус не проходил: сила воли или естественная сопротивляемость сводили весь эффект проекции чувств на нет…

Из-за этой «маленькой особенности» характера Роксана так и не смогла толком наладить личную жизнь: прошлое, пусть и побеждённое, продолжало брать с неё дань. Гражданский брак во время попытки отказаться от собственного происхождения и жить как обычный человек распался – вне холдов магия не работала, и удержать избранника не помогли ни внешность, ни природные феромоны суккубов. Поговорить с дочерью по душам тоже не получалось: чем старше ребёнок становился, чем больше вопросов задавал, тем сложнее становилось отделываться односложными репликами или выдавливать из себя связанные в несколько предложений слова. Могла бы помочь бумага: тогда говорить лично не пришлось бы – но и писательский талант обошёл Родику-старшую стороной. Это Учителю можно сунуть сумбурный ком из конспектов разговоров с нужными разумными и отрывков заученных наизусть документов из тех, что строго не рекомендуется тащить через тоннели перевозчиков: Куроку хорошо знал ученицу и без проблем «расшифровывал» её потуги на связный текст. В случае же с Мирой оставалось надеяться, что в школе Кабуки для молодой суккубы сделают то же, что сделал наставник для неё. Научат жить.

– Думаешь о Мирен? – Каким-то образом директор, быстро проглядывающий тетрадку за тетрадкой, оказался в курсе переживаний Роксаны… Впрочем, угадать мысли матери было не так уж и сложно, верно? – Не волнуйся, девочка уже вполне освоилась и даже успела немного подружиться с парой сверстниц. Общается свободно и с девушками, и с парнями, и с учителями. Твоей силы дара у неё нет, но зато досталась прекрасная память и невероятно живой ум – схватывает всё буквально на лету. Дома, в холде, наверное, все книги перечитала? Не зря ты их в таком количестве в дом натащила.

Старшая суккуба коротко кивнула с безучастным лицом: от услышанных слов внутри словно разжалась давным-давно взведённая пружина, и для удержания самоконтроля пришлось дополнительно напрячься. Контроль – такая штука: раз упустишь, даже в безопасном для окружающих месте, а потом неизвестно, сколько придётся восстанавливать когда-то уже достигнутый уровень. Но ничего, ради такого известия стоило потерпеть…

Кабуки краем глаза заметил всё-таки прорвавшую барьер отрешённости ученицы лёгкую, едва затронувшую губы улыбку… Вздохнул про себя – и промолчал. Не стал говорить демонессе о том, что той ещё придётся как-то восстанавливать отношения с дочерью: память у Ми действительно была хорошая, и, судя по последнему личному разговору, ничего младшая суккуба не забыла и матери своей не простила. Проблема.

Одна из многих, и, положа руку на сердце, далеко не самая серьёзная из проблем его учеников. Какие-то из проблем, что он мог исправить личным вмешательством, постараться исправить придётся, а остальные… Сколь сильным бы ты лично ни стал, сил, чтобы исправить ВСЁ, у тебя не будет никогда: вот эту простую истину Куроку вынес из личного опыта своей долгой, очень долгой жизни. Потому, как это ни банально звучит, делай, что решил, – и будь что будет. А история потом рассудит, кто прав, а кто виноват. Может быть.

Яна ходу нащупывая рукой застежку молнии куртки, вышел из дверей главного входа университета… и словно наткнулся на невидимый столб. Над домами и деревьями расположенного через дорогу парка в чистейшем голубом небе жарко пылало солнце. Именно жарко и именно пылало. Асфальт, ещё утром покрытый тонким слоем извечной – сколько ни убирай – зимней «каши» из перемешанного с песком снега, не просто очистился, но успел ещё и просохнуть, и вернуть свой летний серый цвет. Лишь кое-где оставались съёживающиеся на глазах лужи, да тёмные сугробы на обочине пока словно не замечали первого в этом году настоящего тепла. Вышедший следом за мной Макс восхищённо выругался и показал мне экран своего смартфона: программа-виджет радостно рапортовала о двадцати четырех градусах по Цельсию! Это после ночных заморозков и «плюс два» утром. То-то последняя лабораторка с таким скрипом шла – не иначе как даже не особо чуткие студенческие организмы уловили изменения в природе и погоде за стенами вуза.

Я вдохнул полной грудью – и чуть не подавился непривычно свежим и чистым для города воздухом. И внезапно, ни с того ни с сего, почувствовал себя счастливым. Вот, просто так. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, почему: недосыпы и стрессы в течение двух недель, постоянный кофе по утрам чуть ли не в прикуску – всё это не лучшим образом сказывалось на самочувствии. Будто кто-то положил кирпич на голову и ещё по половинке – на каждое плечо. Вроде не так уж и тяжело, но постоянно давит…