Кризис заставлял Ковтуна быть жестким даже с самыми лучшими партнерами, а Игорек Поклонский уже выпал из графы «надежный».

Как известно, политика и бизнес вещи юридически несовместимые. Госслужащим строго-настрого запрещено заниматься коммерцией. Повсеместно развернувшаяся борьба с коррупцией, или, по крайней мере, шум этой кампании, припугнули многих чиновников. Пришлось — нет, не оставить предпринимательство, а переоформить все на родственников и подставных лиц. Однако в отечественном политическом истеблишменте до сих пор остались уникальные позиции, которые позволяют обладать статусом крупного политика, получать иммунитет от преследования, пользоваться государственными благами и при этом не прекращать свой частный бизнес. Такой уникальной должностью являются места в верхней палате парламента, в Сенате. Сенаторы на вид чрезвычайно важные, носят очень дорогие костюмы, ездят на «Роллс-Ройсах» и «Бентли», живут на Рублевке, Тверской и в Монако.

Павлов встречался с сенаторами по роду своей деятельности: на кое-кого из них, несмотря на иммунитет, все же заводились уголовные дела. И тогда одни пускались в бега, другие сдавали бизнес, компаньонов и друзей, дабы откупиться от гонителей. Самые отчаянные шли на эшафот. Но, невзирая на неабсолютный характер юридической брони, сенатское кресло по-прежнему манило очень многих.

Формальная процедура выдвижения и утверждения этого кандидата в сенаторы была скрупулезно соблюдена, и к прошлому Новому году в недавнем прошлом депутат, а еще раньше начальник департамента жилья столицы, а до этого удачливый девелопер и бизнесмен Александр Кныш занял светлый кабинет на Дмитровке. Он тут же произвел ремонт и полностью поменял мебель, приспособив все под свои нужды. Например, поставил тяжелый боксерский тренажер-манекен в полный человеческий рост, набитый песком и обтянутый толстой кожей. Саша увлекался боевыми искусствами и не отказывал себе в удовольствии помутузить свое кабинетное чучело.

Особенно ему удавался так называемый «бэкфист», удар тыльной стороной кулака с разворотом вокруг своей оси. Подходит к тебе человек и вдруг отворачивается. Ты машинально за ним: «Эй, куда?» А сбоку в скулу летит, как пушечное ядро, кулак. Удар, нокаут. Твой противник торжествует.

Сегодня удар удавался, как никогда, и манекен трещал, стонал и кряхтел. Секретарь, явно привыкшая к шумному хозяину, спокойно пила кофе в приемной.

— Аллочка, дай мне свежие сводки по рынку недвижимости, — раздался голос начальника в селекторе на столе.

Аллочка поперхнулась. Вроде бы только что доносились из кабинета шлепки и гулкое буханье кулаков шефа об это «кожаное чудовище».

— Сейчас, Александр Сергеевич, — отозвалась девушка и заклацала кнопками клавиатуры, а через пять минут она же занесла теплые свежеотпечатанные листочки начальнику.

Кныш перелистал все графики и схемы и улыбнулся секретарше широкой и белозубой винировой улыбкой «стоматологическое чудо».

— Прекрасно. Замечательно. Кризис делает свое черное дело.

Она не была его любовницей, хотя некоторое время назад поддалась его настойчивому вниманию, и у них некоторое время была связь, которая столь же внезапно оборвалась. Александр Кныш весь свой огромный потенциал направлял исключительно на работу, которой отдавался полностью и без остатка. В таком напряженном ритме не было места ни любви, ни ухаживаниям. Он любил повторять, даже беседуя с прекрасными девушками:

— Говори только «да» или «нет». Никакие объяснения не нужны. Я сам могу объяснить все что угодно.

Кныш действительно умел объяснить все что угодно и уговорить кого угодно. Он был из породы людей, которым легче уступить, чем доказать, по какой причине этого невозможно сделать. Однажды ради спора в течение суток Александр выменял скрепку на автомобиль. Наверное, для человека его узнаваемости, связей, положения и масштаба это было несложно проделать в Москве. Но фокус в том, что происходило это в центре Европы, в Амстердаме. Не владея голландским языком, пользуясь жестами и английским в пределах отечественного вуза, Кныш произвел около полусотни обменных операций, пока, наконец, не получил огромный серебристый «Кадиллак» середины прошлого века. Ha этом авто он с гордостью провез по городу своих партнеров по пари и заслужил от них похвалы, восхищение, восторги, комплименты и открытый кабриолет «Роллс-Ройс Фантом», который и был предметом спора.

— А что прекрасного, Александр Сергеевич, в кризисе? — вскинула брови-ниточки Алла. Она всегда чувствовала моменты, когда ее обожаемый, несмотря на жесткий разрыв отношений, шеф нуждался в собеседнике, точнее, в аудитории.

— А кризис, Алла, прекрасен тем, что могуч. Никакому следователю, прокурору и даже президенту не снилось, чтобы враз сотню русских форбсов сделать нищими. Где это видано, что Верибоска продавал самолеты и загородный дом, чтобы Шавла Гичиринский скидывал виллу на Кот Дазуре? А как тебе твой друг Поклонский? — веселился Александр Сергеевич.

При упоминании девелопера Аллочка покраснела. Историю своего появления в офисе Кныша она вела действительно от Игоря Михайловича. Он первым приметил эффектную стройную брюнетку и пригласил не секретарем, а начальником отдела продаж. Там ее и перехватил будущий сенатор. В то славное время Александр Кныш еще трудился в Министерстве строительства. Аллочка не успела и недели проработать у Поклонского, как ее карьера сделала очередной крутой виток, и она переместилась сперва в министерский муравейник, затем в светлый сенатский кабинет на Дмитровке.

— Он мне вовсе не друг! — проворчала Алла. — И все же мне кризис не нравится. Слово какое-то… корявое, — подыскала она подходящее слово и поморщилась.

— Естественно. Не просто корявое, а зубодробительное, — поддержал сенатор. — Как будто зажали олигархам одно место в дверной косяк и ну бронированной дверью давить. Кррррии-иии-зззззззиии-иии-иисссссссс! Особенно мне нравится это «ссссс». Знаешь, что это? — таинственно понизил голос сенатор.

— Не-е-ет, — тоже вполголоса протянула секретарь.

— Это в конце они все в штаны наделали. Слышишь? Ха-ха-ха! — не стесняясь девушки, наслаждался своими фонетическими исследованиями Кныш.

— А вас кризис не коснулся разве? — дерзко вскинула голову Аллочка.

— Меня? А что ему будет-то? — в третьем лице ответил ловкий политик. — Я, Аллочка, как народ. Им тяжело? И я пояс затягиваю. Мы же здесь для чего? Вершить закон. Защищать простого человека. Не согласна? — Кныш вдруг стал очень серьезным и уперся в Аллу своим стальным взглядом серых бесцветных глаз.

В обычное время их можно было считать красивыми. Но в такие минуты откровенных бесед они становились пуленепробиваемыми. Не было человека, который мог бы выдержать их таинственный пугающий блеск. Как ни один человек не в состоянии долго смотреть в ствол пистолета.

— Я с вами всегда и во всем согласна, — почти шепотом произнесла девушка, опустив длинные ресницы.

— Вот и славно. Когда мы едины с нашим народом, нас никто не победит. Никогда. Запомни. Что там у нас, кстати, с приемом населения? — поинтересовался политик.