прошел как-то совершенно незаметно. К вечеру я совсем одурел, вернее, отупел и больше уже не реагировал на все происходящее в вагоне, ни на ругань, ни на беспрестанные передвижения моих соседей от середины вагона к выходу и обратно, ни на бешеные атаки на наш вагон на станциях и не менее решительные контратаки наших товарищей, запросто здоровыми тумаками высаживавших стремившихся проникнуть к нам.

Снова пришла ночь, а на следующий день я не без волнения стремительно выскочил из вагона, а правильнее, был выброшен на платформу со своим тюком напиравшими сзади товарищами.

Первый этап был пройден: мы приехали в Вологду!

Вокзал походил на сумасшедший дом. По всем направлениям неслись лавины народа, преобладали серые шинели. Слышались отчаянные вопли и крики, ругань; ругань без конца и края.

Людским потоком меня несло к выходу. Зычный окрик отрезвил меня.

– Товарищи, которые на Вятку, за мной! – громоподобно орала фигура в растерзанном полушубке, взгромозившаяся на груду тюков.

С неимоверным трудом мне удалось повернуться, и захватившим течением я был унесен через бесконечное количество путей к поезду, состоявшему из вагонов 3-го класса.

Счастливым именинником почувствовал я себя, очутившись на верхней полке одного из вагонов заветного поезда, около окна. В этот момент это было для меня высшим достижением. И действительно, я попал точно в рай после кошмарного поезда до Вологды.

Я заснул как убитый, не проснулся даже при отходе поезда и только утром с гордостью убедился еще раз в неприступности своего положения. С высоты своей полки я с удовольствием наблюдал творившееся в вагоне, который был набит до отказа. Груда храпевших и сопевших тел вповалку заполнила все могущее быть занятым пространство.

На станции Буй появился белый хлеб. Все на него накинулись, как звери, выпущенные из клетки. Я не удержался и съел в один присест порядочную белую булку, но почувствовал себя довольно скверно. Видимо, желудок отвык за это время от такого обилия пищи.

Поезд шел черепашьим шагом, но я не унывал, все же он двигался вперед и был ближе и ближе к моей заветной цели.

В разговор с товарищами я старался не пускаться, но иногда невольно приходилось вмешиваться в обсуждение животрепещущих вопросов, какими были, обыкновенно, предположения, как далеко дойдут немцы в России и как они отнесутся ко всему у нас происходящему.

Мое внимание привлек молодой еще человек в солдатской форме, так же, как и я, устроившийся на верхней полке рядом со своей огромной корзиной. Он резко выделялся среди солдат своим интеллигентным видом и часто поддерживал меня в спорах. По рассказам оказалось, что он артист по профессии, только что демобилизованный и едущий за своей труппой, успевшей каким-то образом уже сформироваться и очутиться не то в Иркутске, не то в Омске. Быть может, это и было так, быть может, это были все рассказы для отвода глаз, и он был таким же «артистом», как я бывшим служащим пивного завода Габербуш и Шилле в Варшаве, за какового я выдавал себя.

В жизни своей столько не врал, как в эти дни. В конце концов, я до того изоврался в том, кто я такой, что мне стало казаться, что я действительно бывший служащий завода Габербуш, который в 1914 году был в командировке от завода в Омске и которого война застала в Ишиме, где он был призван местным воинским начальником, а потом, по демобилизации, уволенный в распоряжение последнего.

Откровенно говоря, нет ничего более тяжелого, как всякие экспедиции под чужими фамилиями. Чувствуешь себя все время артистом на сцене, в которого впиваются тысячи глаз. Хорошо, когда это происходит в театре, но много хуже, когда за каждым твоим словом, за каждым движением наблюдает не один десяток злобных глаз подозрительных товарищей. Все кажется, что вот-вот тебя расшифруют и уж тут наверняка поставят к стенке.

На шестой день пути дотащился наш «хамовоз» до Екатеринбурга. Наш поезд был, действительно, в полном смысле «хамовозом».

И как же мало на такое название походили петербургские трамваи мирного времени, хотя мы, кадеты, называли их этим звучным именем!

В приподнятом настроении от сознания того, что скоро, скоро я увижу моих дорогих их величеств, я прогуливался по перрону вокзала.

– Товарищ, можно ли мне с вами поговорить?

Я вздрогнул и обернулся. Передо мной стоял мой спутник, солдат, выдававший себя за артиста.

– Я хотел вас предупредить, что товарищи в вагоне думают, что вы не то лицо, за которое себя выдаете.

Стараясь быть совершенно спокойным, я ответил:

– Ну и идиоты! Из чего же они это заключили?

– А знаете, как-то в разговоре вы сказали: «У вас по новому стилю, у нас по старому», вот они и придрались к этим словам «у вас» и «у нас» и стали свои заключения выводить.

Действительно, я вспомнил, что был какой-то разговор на тему о введении большевиками нового стиля, и я, не помню уже, по какому поводу, сказал эту фразу, которую подлецы и приметили.

Вынув свои бумаги, я показал их своему собеседнику.

– Конечно, конечно, товарищ, бумаги самые подлинные, я в том нисколько не сомневался, но все же я считал своим долгом вас предупредить.

Я искренне поблагодарил его за любезность, и мы вскоре разошлись. Этот первый промах мой в пути нисколько не обескуражил меня, но ясно показал, насколько нужно быть осторожным в разговорах и насколько подозрительны эти распоясанные хамы, казавшиеся столь некультурными и безмозглыми.

На следующий день около трех часов дня наш поезд, тяжело дыша, дотащился до Тюмени. Я был почти что на месте. Распростившись со своими спутниками, крепко пожав руку солдату-артисту и искренне пожелав ему счастливого пути, я с облегченным сердцем выскочил на платформу тюменского вокзала.

Глава II

Документов на станции не проверяли, так что я без всяких затруднений вышел с вокзала и очутился на большой площади, от которой вела хорошо укатанная снежная дорога в город, подходившая почти к самому вокзалу.

На правой стороне площади с лотков торговали бабы-торговки разной снедью. В противоположном конце стояли ряды саней, по типу похожих на наши среднерусские сани, но очень широкие, низкие и сзади с высокими спинками. Запряжены они были низкорослыми сибирскими лошадками тройкой или коренником с одной пристяжной. Чтобы не очень бросаться в глаза, втерся в толпу, сновавшую около лотков, и от одной торговки узнал, что стоявшие тройки и есть ямщики, ожидавшие пассажиров в Тобольск и в окрестные места Тюмени. Запасшись великолепной колбасой и хлебом, я отправился нанимать себе