И сейчас было почти половина десятого, и до утра было далеко. Она хорошо знала мужа и понимала, что у него опять будут кошмары, если он не расскажет ей все. Иногда он поверял ей вещи, которые она предпочитала бы не слышать – убийство ребенка или новая жертва этого Таракана – но она внутренне согласилась с этим, потому что была женой полицейского и это была его работа, и таковы были пути этого мира.

– Итак,– сказала она наконец, откладывая в сторону книгу. – Поговорим?

Он повесил рубашку на плечики в шкафу, потом поместил на полку для галстуков свой галстук.

– Энди, все не может быть так уж плохо, правильно?

Он глубоко вздохнул и повернулся к жене. И увидев его глаза, она подумала – да, да, может быть так плохо, до такой степени…

Когда он заговорил, голос его был усталым, но где–то в глубине его Джо чувствовала нервную дрожь, которая сразу же ее встревожила.

– Я должен был уже давно тебе рассказать,– тихо начал он. – Я должен был довериться тебе первой. Но я боялся. Я и сейчас боюсь. И до сих пор я не знал, что мои опасения в самом деле не напрасны. Я надеялся, что ошибаюсь, что вижу тени там, где ничего нет, что просто слегка схожу с ума из–за нагрузки. Но теперь я знаю, что я прав, и очень скоро господь Бог не будет в силах спасти этот город.

– Энди, о чем ты?

– Потому что они скоро выйдут на улицы, пойдут по домам от дома к дому по всему городу. И в одну из ночей – возможно, не завтра и не послезавтра – но в одну из ночей они придут и в этот дом. – Голос его вдруг замолчал, словно надломился. Джо крепко сжала руку мужа.

– Что случилось? – взмолилась она. – Пожалуйста, расскажи мне!

– Хорошо. Да, я должен тебе рассказать.

И тут у него все вырвалось наружу, все, начиная с происшествия на Голливудском Мемориальном кладбище и до живых трупов, обнаруженных в восточном Лос–Анжелесе. Джо так крепко сжимала свои ладони, что почувствовала вдруг боль в костяшках. Он закончил рассказ о своем срыве и о том, как Салли Рис в молчании отвез его в Паркер–центор, словно Палатазин был одним из ненормальных бродяг–хиппи, которые спят в траве у памятника Бетховену на Першинг–сквере.

Он мрачно усмехнулся Джо, но глаза его были испуганными.

– И вот теперь я вижу, как ОНИ возвращаются. Они начинают покорять этот город. Так же, как покорили они когда–то мою деревушку. И когда они завладеют Лос–Анжелесом… – Ужас не дал ему договорить. – Бог мой, Джо! Тогда их будут миллионы! И никакая сила на земле не остановит тогда их!..

– Энди,– тихо сказала Джо. – Когда я была маленькой, родители рассказывали мне истории о вампирах. Но ведь сейчас мы живем в совершенном мире, и… – Она замолчала, потому что в глазах его была буря.

– Ты тоже не веришь? Джо, неужели ты не видишь? Они ведь и хотят того, чтобы мы им не верили, потому что если мы начнем распознавать их среди нас, то сможем от них обороняться. Вывесим чеснок на оконных рамах, приколотим к дверям распятия. Они того и хотят – чтобы мы смеялись, чтобы мы говорили “этого не может быть!”.

– Закрывая глаза, мы помогаем им прятаться, помогаем сделать еще один шаг к нашим дверям,– продолжил он, помолчав.

– Но разве ты можешь быть совершенно уверенным, что не ошибаешься? – разумно заметила она.

– Могу. Я уверен. Я видел сегодня эти тела. Скоро они начнут просыпаться, а я выгляжу со стороны совершенным маньяком, и ничем не могу им помешать! Я могу взять канистру бензина и попытаться сжечь их. Но что тогда произойдет? Меня посадят в камеру, а завтра утром вампиров будет в два раза больше, чем сегодня.

– Ты кому–нибудь об этом рассказывал?

– Нет. Кому я мог рассказать? Кто бы мне поверил? В твоих глазах я вижу, что ты тоже мне не веришь. Ты всегда считала мою мать ненормальной. Но все ее рассказы – это правда! Теперь я знаю это. Я видел все своими глазами.

Телефон на столике у кровати вдруг зазвонил. Палатазин снял трубку.

– Алло?

– Капитан Палатазин? Это лейтенант Мартин. Только что звонили детективы Цейтговель и Фаррис. Есть положительные результаты по опознанию нужного нам автомобиля. Это “фольк” “зеро–танго–отель”, номер 285 ЭТГ. Принадлежит человеку по имени Уолтер Бенфилд, Мекка–партаменто, номер 17.

– Они сейчас там? – Сердце его так билось, что он едва слышал свой голос.

– Да, сэр. Послать подкрепление?

– Нет, пока не надо. Я еду сам. Спасибо, что позвонил, Джонни.

Он повесил трубку и встал, вытащив из шкафа новую рубашку, и начал поспешно ее надевать.

– Что случилось? – спросила с тревогой Джо. – Куда ты?

– На другой конец города. – Он протянул руку за наплечной кобурой. Застегнул ремешки, потом набросил свой коричневый плащ. Джо надела халат и проводила мужа на первый этаж.

– Это связано с Тараканом? – спросила она. – Ты обещаешь быть осторожным? Ты уже не мальчик, Энди. Пусть рискуют молодые. Ты слышишь меня?

– Да,– сказал он. – Конечно.

Но на самом деле он не слушал. Ему казалось, что в глубине его сознания раздается настойчивый далекий голос…

– Будь осторожен,– сказала Джо, застегивая его плащ. – Помни…

… И голос этот говорил, что с завтрашнего утра все пойдет по–другому, потому что сегодня вечером он совершит шаг, который должен будет изменить судьбу города и его людей, миллионов людей.

– Пусть рискуют молодые. Ты слышишь?

Он кивнул, поцеловал ее и вышел в прохладную темную ночь. У самой машины он обернулся назад и сказал жене:

– Не забудь запереть дверь. Потом скользнул за руль, ощущая вес револьвера 38 калибра на плече. Он включил мотор и умчался в темноту.

Двадцать минут после полуночи. Палатазин сидел в своей машине на Коронадо–стрит, в двух кварталах от Мак Артур–парк. Посреди фасада голубым светом подмигивала вывеска: “Комнаты “Мекка” – на день, неделю, месяц”. Само здание было сложено из желтого кирпича с голубыми декоративными плитками, которые лет двадцать–тридцать назад могли показаться красивыми. Сейчас вид у всего здания был неряшливый – многие плитки треснули, отскочили, многие были покрыты лозунгами из баллончиков с краской, нанесенных по–испански по всему фасаду здания, выходившему на узкую боковую улочку. То и дело из двери появлялся какой–нибудь пьяный, и едва успевал отойти в сторону, как его рвало. Сюда падал неоновый отблеск великолепия Шестой–стрит и бульвара Уилшир, но сама по себе Коронадо–стрит была улицей достаточно темной, и черные ульи домов, построенных в основном в двадцатые и тридцатые годы, лепились друг к другу, словно черные вороны в стае.

В стоявшем по другую сторону белом “шевроле” зажглась спичка. Палатазин на секунду увидел профиль Фарриса, закуривающего сигарету. Фаррис был крупным, тяжелым мужчиной с выдающейся мускулатурой. Его любимым видом спорта была профессиональная борьба. У него были жгуче–черные глаза, способные пригвоздить подозреваемого к месту за целый квартал. В Паркер–центре его заглаза прозвали “Колесо”, и это была лишь наполовину шутка, потому что если он кого–то перебрасывал через себя, то несчастный долго не мог встать на ноги после этого. Кроме него в “шевроле” сидел за рулем Цейтговель. Палатазину показалось, что вместо здания “Мекки” Цейтговель следит за ним, но он отбросил предположение, как признак паранойи.