href="ch2-798.xhtml#id109" class="a">[798]. Подобные отчеты, как известно, принимались ареопагитами. Но сам судебный процесс против Кимона, возможно, был инициирован народным собранием или гелиэей (Plut. Cim. 14; Per. 10), т. е. имела место исангелия[799]. Причем выдвинутые обвинения были настолько серьезными, что могли повлечь за собой смертный приговор (τὴν θανατικὴν δίκην ἔφευγεν – по словам Плутарха) (Plut. Per. 10).

Упоминание общественных обвинителей, самым влиятельным из которых (ὁ σφοδρότατος), по словам упоминаемого Плутархом Стесимброта, был Перикл, указывает на то, что слушания происходили на заседаниях народного собрания или в гелиэе. Правда, Перикл оказался не самым строгим из судей. Плутарх находит этому свое объяснение. «Упоминая о процессе, – говорит он, – Стесимброт рассказывает, что Эльпиника, решившись ходатайствовать за Кимона перед Периклом, как перед самым влиятельным из обвинителей (οὗτος γὰρ ἦν τῶν κατηγόρων ὁ σφοδρότατος), пришла к нему домой, а тот, улыбнувшись, заметил ей: “Стара ты стала, Эльпиника, чтобы браться за такого рода дела”; однако же в суде Перикл был очень снисходителен к Кимону и выступил против него только однажды, да и то как бы по обязанности» (Plut. Cim. 14). На этом процессе, дополняет свой рассказ Плутарх, Перикл «только раз выступил с речью, лишь формально исполнив возложенное на него поручение, и ушел, меньше всех обвинителей повредив Кимону» (Plut. Per. 10, пер. С. Соболевского).

Возможно, Перикл не был суровым гонителем Кимона. В это время он, как полагают некоторые исследователи, был теснее связан с Кимоном, чем это могло бы показаться на первый взгляд[800]. Дело, пожалуй, в том, что и тот и другой имели связи с семейством Алкмеонидов[801]. Плутарх считает, что Перикл проявил мягкость по отношению к Кимону благодаря ходатайству сестры Эльпиники[802]. Впрочем, причина снисходительности Перикла могла крыться еще и в том, что Кимон был чрезвычайно популярен в Афинах[803].

«Защищаясь перед судьями (πρὸς τοὺς δικαστὰς), Кимон говорил, что он связал себя узами гостеприимства и дружбы не с ионянами и не с фессалийцами, людьми богатыми, как это делали другие, чтобы за ними ухаживали и подносили им дары, а с лакедемонянами, любит и старается перенять их простоту, их умеренность жизни, никакого богатства не ценит выше этих качеств, но, сам обогащая государство за счет его врагов, гордится этим» (Plut. Cim. 14). Итогом этого процесса, рассказывает Плутарх, было оправдание (Plut. Cim. 15). Если в упоминаемых Плутархом судьях видеть гелиастов, то следует предположить, что оправдательный приговор был вынесен еще в гелиэе.

Гипотетически можно предположить, что оправдательный приговор по делу Кимона был вынесен благодаря вмешательству ареопага, как полагают некоторые современные авторы[804]. Действительно, ареопагиты обладали таким правом и могли оправдать Кимона, поскольку именно в ареопаге заслушивались отчеты должностных лиц. К тому же ареопаг в это время имел возможность влиять на решения народных судов и даже отменять их. Ранее, как мы говорили выше, таким образом был оправдан Аристид, привлеченный к ответственности Фемистоклом (Plut. Arist. 4). Высказывается предположение, что вмешательство ареопага в упомянутые судебные дела стало впоследствии поводом для проведения Эфиальтом демократических реформ[805].

Однако сказанное Плутархом свидетельствует о том, что и народные судьи (а возможно, и гелиэя), несмотря на суровость обвинения, не склонны были применять крайние меры. Можно, конечно, предположить, что ареопагиты не оставались безучастными к судьбе представителя знатнейшей афинской фамилии. Однако у нас нет достаточных оснований предполагать открытое вмешательство ареопага в судебный процесс, поскольку оправдательный приговор, подтвержденный затем ареопагом, скорее всего, был вынесен в гелиэе. Иначе говоря, противостояния народного суда и ареопага в этом деле могло и не быть. Это означает, что неудачная попытка привлечь к ответственности Кимона вряд ли могла быть поводом для реформирования ареопага Эфиальтом.

Однако вскоре Кимон будет изгнан по закону об остракизме. Хотя в вопросе о его изгнании остается немало неясного как в источниках, так и в исследовательской литературе. Разобраться в них не помогают даже недавние обильные публикации по проблеме афинского остракизма, появившиеся как у нас в стране, так и за рубежом[806]. Впрочем, эти неясности коренятся в самих источниках. В распоряжении исследователей имеется два варианта рассказа о событиях, предшествовавших изгнанию Кимона: краткое сообщение Фукидида и развернутый рассказ Плутарха.

Начнем с последнего. «В остальные годы своей государственной деятельности, – рассказывает Плутарх, – он (Кимон. – В. Г.), находясь в Афинах, старался подчинить своему влиянию и обуздывать народ, выступавший против знати и стремившийся присвоить себе всю власть и силу. Но лишь только он отбыл с флотом в новый поход (ὡς δὲ πάλιν ἐπὶ στρατείαν ἐξέπλευσε), народ, дав себе полную волю, нарушил весь порядок государственного управления и старинные постановления, которыми до того руководствовался, и во главе с Эфиальтом отнял у ареопага все, за малыми исключениями, судебные дела, сделал себя хозяином судилищ и отдал город в руки сторонников крайней демократии; в это время уже вошел в силу и Перикл, примкнувший к народной партии. Поэтому, когда Кимон вернулся и, вознегодовав на оскорбление, нанесенное достоинству ареопага, пытался вернуть ему судебные дела и восстановить то значение знати в государстве, какое она имела при Клисфене, объединившиеся противники подняли шум и стали подстрекать народ, повторяя все те же сплетни об отношениях Кимона с сестрой и обвиняя его в приверженности к Спарте» (Plut. Cim. 15)[807]. Тут, как известно, Кимон потерпел неудачу и вскоре был изгнан из Афин.

Прежде всего в этом сообщении обращает на себя внимание то, что Плутарх связывает реформу Эфиальта не с походом Кимона в Мессению, а с некой морской экспедицией. Но об этом мы будем говорить ниже, а пока скажем о других событиях.

Как известно, в это время спартанцы вели изнурительную борьбу с восставшими илотами (Третья Мессенская война) и, пользуясь давним договором о совместных военных действиях против персов, обратились за помощью к своим союзникам, в частности к афинянам. «И вот, нуждаясь в помощи, лакедемоняне шлют в Афины Периклида, того самого, который, как Аристофан представляет его в комедии, бледный, в пурпурном плаще, сидел у алтарей и молил прислать подмогу» (Plut. Cim. 16, пер. В. Петуховой).

А вот упомянутый Плутархом отрывок из «Лисистраты» Аристофана:

Забыли вы, как алтари афинские

С мольбою обнял Периклид – лаконянин,

Бледнее снега, хоть в одежде пурпурной,

И помощь просил…

(Aristoph. Lys. 1138–1141, пер. А. Пиотровского)

Итак, лакедемоняне обратились к союзникам, в частности к афинянам, за помощью. В Афинах вопрос, надо думать, обсуждался на народном собрании. «В то время как