– Однако убийца не унес «мою» кассету из квартиры.

– Значит, он унес «свою».

– Какой же выход?

– Ты снова должен вспомнить то, что вспомнил благодаря сеансу Бронцева, – решительно сказал я. – Мы найдем другого экстрасенса.

Глеб поежился.

– Страшно.

– Ничего, я буду рядом. Никто тебя не тронет.

– Я не о том. Понимаешь, если все это действительно связано с моими воспоминаниями о предыдущем воплощении, то существует одна причина, по которой меня хотят устранить.

– Какая?

– Восемь веков считалось, будто князь Олег указал татарам дорогу на Житнев (это подтверждает Кидекшская летопись). Но что, если все было не так? Вдруг Олега, говоря современным языком, подставили? Тогда, возможно, только я один знаю имя настоящего предателя.

– И что из этого? Срок давности давно вышел. Кто бы он ни был, кости его давно сгнили в земле.

Глеб как-то странно посмотрел на меня и произнес:

– Значит, не сгнили.

Он позвонил ей на следующий день. Они собирались встретиться на их излюбленном месте, у «Маяковки», и она хотела быть во всеоружии: с утра пробежалась по магазинам, час провела в парикмахерской.,. Как только она открыла дверь своей квартиры, зазвонил телефон. Она подошла и взяла трубку.

– Алло?

– Это я. Послушай, знаю, что ты огорчишься, но свидание, кажется, придется отменить

– Что случилось? Где ты сейчас?

– Лежу на кровати в общежитии.

– Ты заболел? – встревожилась она, услышав легкий хрип.

– На меня вчера напали какие-то идиоты.

– О боже! Кто, когда… Нет, подожди. Тебя ранили?

– Да нет, не беспокойся.

– Но ты лежишь…

– А, ерунда. Подвернул ногу, когда убегал. Боюсь упасть в твоих глазах, но драться я терпеть не могу.

Трубка в ее руке еще что-то объясняла и успокаивала, но голова уже была занята другим, более насущным: первым делом приготовить что-нибудь вкусное и принести в общежитие (чем может питаться молодой человек в подобном месте?!). Затем – согревающий компресс на ногу с целебной мазью (бабушкин рецепт), обезболивающее, аспирин от воспаления…

Едва переступив порог комнаты в общаге, она поняла, что растяжением голеностопа дело не ограничилось. Правый глаз Глеба совершенно заплыл, и кожа вокруг него сделалась желто-лиловой, набухшей. На руке чуть ниже локтя белела повязка.

– Медсестра наложила, – объяснил он, порываясь встать. Она удержала. – В больницу класть не стали, свободных мест нет, даже в коридоре и то лежат (вчера был футбольный матч, фанаты на трибунах устроили побоище). Перевязали, воткнули укол от столбняка и отпустили с богом. Я рад, что ты пришла.

Она осторожно присела на край железной кровати.

– Тебе больно?

– Уже не очень.

– Ты заявил в милицию?

Он пожал плечами.

– Приходил какой-то мрачный тип из местного отделения, расспрашивал, как они выглядели, сколько их было… Все равно я ничего не запомнил.

Она протянула руку и провела ладонью по его волосам. Они оказались на удивление мягкими, точно он накануне вымыл их с шампунем. Вообще он был красив, несмотря на «отметины», и казался каким-то трогательно беззащитным… Ну конечно, «драться терпеть не могу»…

– А что у тебя с рукой?

– У одного из этих типов был то ли нож, то ли обломок трубы… Только не волнуйся, я же говорю, в больнице перевязали.

Он не лукавил – все началось действительно внезапно: знакомые контуры домов, общежитие и станция метро, светящаяся изнутри, как большой кусок сахара, вдруг поплыли и потускнели, пропала аллея со стриженными под шарик кустами, стало неожиданно холодно, ноги в меховых сапогах провалились в снег… Он попробовал пошевелить руками, но они оказались крепко связанными за спиной.

Усталый милиционер равнодушно посоветовал написать заявление, но честно предупредил: дело – «глухарь», надежды, что супостатов поймают, почти никакой.

– А если и поймают – вам выгода минимальная. Вас же не ограбили? Бумажник и часы на месте? – мент вздохнул. – И примет вы не дали никаких.

– Хотите, чтобы я забрал заявление назад? – спросил Глеб, опустив дипломатические выкрутасы.

– Но вы же сами понимаете…

– Может, повесим его, господин? – спросил наемник Ярослава. У него была квадратная фигура, и голова, казалось, росла прямо из плеч. Под крестьянской овчиной угадывался нарочно одетый панцирь.

– Нет. В прорубь его, собаку. Хочу посмотреть, как он начнет пузыри пускать.

Пленный поднял голову, посмотрел единственным здоровым глазом и прошептал:

– Знал я, что ты коварен, князь. Но что чести в тебе не больше, чем в трухлявом бревне…

– Тебе говорить о чести? – взвился Ярослав. Соскочил с лошади, подошел и ткнул Олега рукояткой плети в подбородок. – Я внук Всеволода, а в какой навозной куче родился ты, чтобы заявлять свои права на княгиню?

Белозерский князь через силу улыбнулся разбитыми губами.

– А, дело, значит, в княгине… А не ты ли собрался расплатиться ею с татарами, чтобы те не разоряли Новгорода?

Тишина нависла над поляной. Ярослав сглотнул слюну и оглянулся на своих людей. Те поспешно отвернулись, но он понял: слова Олега слышали все.

– Тащите его к реке, – приказал он.

Могучий новгородец с бычьей шеей с радостной готовностью подошел сзади и схватил Олега за руки, будто клещами сдавил. Князь дернулся… Бесполезно: связанный, раненый, один против пятерых… Семеро людей Ярослава уже уступили мечу Белозерского князя, но что с того. Меч валялся тут же – погнутый, порыжевший, со сломанной рукоятью. Прощай, друг, подумал Олег с горечью, будто о павшем в бою побратиме.

– Что застыли, олухи? – рявкнул Ярослав.

Но медведь-новгородец, казалось, не слышал. Железные клещи ослабили захват, потом и вовсе пропали. Олег оглянулся.

Наемник был еще жив – могучий организм еще боролся со смертью, но длинная оперенная стрела, засевшая в гортани, не давала вздохнуть, и свет в глазах медленно мерк, мир погружался во тьму…

Кто-то завизжал. Четверо оставшихся в живых с резвостью вытащили спрятанные было клинки, но желания драться ни у кого из них не возникло. Им хотелось только одного: чтобы господь убрал их подальше от этой поляны и от Ярослава. Испуганные глаза лихорадочно обшаривали окружающее пространство: каждую секунду новая стрела с острым жалом могла свистнуть с тетивы…

– Убейте его! – заорал Новгородский князь.