Для начала твоя милицейская пассия чуть не довела до инфаркта прокурора Чернова, обвинив его в коррупции и связях с мафией. Следователь прокуратуры Наврузов вообще липовый бюллетень взял, чтобы дома отсидеться, пока буря не уляжется. С любовницей твоей, налоговой инспекторшей, Червячук подралась, чуть все космы ей не повыдергала, все адрес твой требовала. Хорошо хоть Агнесса понятия не имеет, где тебя искать, иначе точно бы раскололась.

Непосредственный начальник майора Червячук полковник Обрыдлов заключил пари с опером Чупруном на то, кто из вас кого убьет первым: Червячук тебя или ты ее. Обрыдлов поставил на Марину, а Чупрун на тебя.

— На что спорили-то? — поинтересовался Богдан.

— Говорят, на бутылку пива. Но дело не в этом. Дело в том, что я старомоден. Мне не нравятся извращенцы.

— Извращенцы? Что ты имеешь в виду?

Синяевский авторитет вытащил из секретера конверт и, достав из него несколько фотографий, протянул их Пасюку.

На фотографиях была изображена Марина. Выглядела она, прямо скажем, не лучшим образом. Растрепанные волосы, безумный взгляд, плотно сжатые губы конвульсивно изогнулись в угрожающе-горькой гримасе. Прямое платье некрасивого коричневого цвета туго обтягивает отвисший живот и расползшиеся, как тесто, бедра.

— Мои люди сделали эти снимки вчера, — пояснил Психоз. — Майор Червячук ворвалась в бар Рузаевского магазинчика и угрожала пистолетом Моджахеду, пытаясь выяснить у него, где можно тебя найти. Моджахеду повезло, что вовремя появился Чупрун и прекратил это безобразие, а то дело могло плохо кончиться.

— Совсем спятила, — покачал головой Богдан. — Только я не понял, при чем тут извращения?

— При чем? Ты еще спрашиваешь? — возмутился Психоз. — Да ты посмотри на эти фотографии! Твоя пассия выглядит такой коровой, что за связь с ней нужно судить, как за скотоложество. К тому же она мент! Эта баба — самый дурной и долбанутый мент из всех ментов с Петровки. И после этого ты спрашиваешь меня, при чем тут извращения? Я-то думал, ты нормальный мужик. Как тебя только угораздило?

— Все это случилось пятнадцать лет назад, — с легким раздражением произнес Богдан. — Тогда Марина была студенткой юридического института и настоящей красоткой — такая тоненькая, стройная, с вьющимися каштановыми волосами, глаза горят. Я случайно спас ей жизнь, а она ни с того ни с сего взяла и влюбилась в меня, как кот в валерьянку. Ты бы и сам на моем месте не устоял. Это произошло на Кавказе. Короткая случайная связь. Потом я исчез. Марина не знала ни моего имени, ни адреса. Я тоже ничего о ней не знал. Мы потеряли друг друга из виду на пятнадцать лет. Когда меня привели к ней на допрос, я даже не узнал ее до тех пор, пока Марина со мной не заговорила.

— Вот это да! — присвистнул синяевский авторитет. — Прямо невероятная история. Она что же, любила тебя все эти пятнадцать лет?

— Любила? — удивился Богдан. — После того, как я исчез, даже не попрощавшись? Не думаю. Скорее ненавидела. Говорят, от любви до ненависти один шаг. Честно говоря, я и представить себе не мог, что Марина начнет вытворять такое. Думал, она давно забыла о моем существовании.

— Все это очень не вовремя, — покачал головой Психоз. — Как бы из-за этой сумасшедшей бабы не сорвалась сделка с оружием. Может, ликвидировать ее по-тихому? У меня есть один специалист по несчастным случаям — работает так, что комар носа не подточит.

— Нет, — решительно возразил Богдан. — Не трогай ее. Она этого не заслужила.

Синяевский авторитет хлопнул себя руками по бедрам и оглушительно расхохотался.

— Поверить не могу! Ты ее защищаешь? Ты что же, до сих пор любишь ее? Эту жирную психованную бабу-мента?

— Да нет, какая там любовь, — поморщился Пасюк. — Так, воспоминания молодости.

— Я понимаю тебя, но ее надо остановить. Из-за твоих личных дел может быть поставлена под удар вся организация. Этого я допустить не могу.

— Еще есть время. Я сам все улажу. Обещаю.

— Хорошо. Даю тебе два дня. Но при одном условии.

— Каком условии?

— Ты подробно расскажешь мне, что у вас там с ней было, — заговорщицки подмигнул Богдану синяевский авторитет.

Оксана Красномырдикова страдала от мигрени, отягощенной муторным, как квартирная склока, похмельем, поэтому утренний визит Колюни Чупруна ни капельки ее не обрадовал.

— Владимир Аркадьевич Мусин? Контрактник? — болезненно морщась, брезгливо повторила генеральша. — Никогда не слышала про такого, а если и слышала, то не помню. Сколько их было — контрактников, солдат. Я к ним вообще никакого отношения не имела, так с чего вы вдруг решили, что я должна кого-то знать?

— Этот солдат погиб то ли в день окончания контракта, то ли через пару дней после его окончания, — объяснил опер. — Его имя вам ничего не говорит, но, возможно, вы что-то слышали о его гибели?

— Так вот почему вас это интересует, — с многозначительным видом протянула Оксана Красномырдикова. — Это как-то связано с убийством моего бывшего мужа?

— Такая возможность не исключена, — кивнул Колюня. — Речь может идти о мести.

Оксана Макаровна подошла к бару и вытащила из него бутылку коньяка.

— Хотите?

Опер отрицательно покачал головой.

— Я на работе.

— Погибло несколько контрактников, — сказала она. — История была довольно грязной. Хотя напрямую обвинить Романа в их смерти было нельзя, он был в курсе того, что происходит, и даже пальцем не шевельнул, чтобы этому помешать. Эти события отчасти повлияли на мое решение развестись с ним. Я и сама далеко не святая, люблю покупать дорогие красивые вещи, жить хорошо и с размахом, но при этом считаю, что для всего существуют определенные пределы. Одно дело — торговать налево оружием, обмундированием и стратегическими материалами, и совсем другое — из-за жалкой горсточки рублей убивать своих же русских солдат.

— Как это — убивать своих же солдат? — изумился опер.

— Роман не был организатором или инициатором всего этого, — генеральша выпила и мрачно посмотрела в пустую рюмку. — Я не уверена, что он смог бы что-либо изменить, даже если бы попытался. Если бы Роман вмешался и попытался предать дело огласке, он бы только нарваться на крупные неприятности, и уж наверняка поставил бы крест на своих мечтах о политической карьере. Мой муж был не более чем винтиком в огромной армейской машине, пусть даже позолоченным, но винтиком. Любой винтик легко заменить, но сам по себе он — ничто.

— Так что же все-таки произошло?

Красномырдикова поморщилась.

— Речь шла о деньгах контрактников. Офицеры силой заставляли их подписывать бумаги, после чего солдаты вместо зарплаты получали шиш с маслом, а офицеры клали их кровью заработанные рубли себе в карман.

— Какие бумаги?

— Всех солдат, демобилизовавшихся из Чечни, собирали в одно место и на несколько суток бросали в яму, где они, сидя на одной воде, дозревали до нужной кондиции. Потом в яму опускали лестницу. Солдаты по одному поднимались наверх. Их отводили к командиру роты. Командир клал перед дембилем листок бумаги и говорил: пиши, падла, сколько ты продал боевикам оружия, боеприпасов и обмундирования. Не подпишешь то, что от тебя требуется — снова пойдешь в яму, и будешь там задницу отмораживать до тех пор, пока не поумнеешь. Вот контрактники и писали под диктовку: продал боевикам пять шинелей, три шапки, автомат, столько-то гранат, столько-то патронов, из расчета, чтобы стоимость проданного обходилась как раз в заработанную за время контракта сумму. После некоторых махинаций с бумагами невыплаченные солдатам деньги офицеры клали себе в карман. Роман тоже неплохо погрел на этом руки. Ему регулярно отчислялся солидный процент.