Все еще не веря в реальность происходящего, Марина принялась поспешно обшаривать землю, расщелины в скалах в поисках записки, которую Синдбад непременно должен был оставить ей. Он не мог просто так взять и исчезнуть после всего, что произошло между ними. Они были связаны навек узами чувств, которые невозможно было разорвать. Он уехал, потому что случилось что-то непредвиденное, но он наверняка оставил ей письмо. Просто его сдул ветер, или какой-то зверек утащил его, чтобы сделать подстилку для своей норы.

Обагрив небо кровавой дымкой, солнце закатилось за горный хребет. Захлебываясь солью слез, Марина, не чувствуя боли, ползала в темноте на коленях по колючкам и острым камешкам и ободранными до крови руками лихорадочно шарила по земле, пытаясь нащупать записку, которую оставил ей ее сказочный принц.

Женька Биомицин удачно совмещал профессии грузчика и лоточника. Готовясь отправиться на точку, он бодро загружал в грузовик ящики с товарами.

— Крекеры не трогай, — на всякий случай напомнил Андреич. — В них гранаты.

— Не беспокойся, я помню, — отмахнулся Биомицин.

Эпопея с гранатами длилась уже две недели. Отправляясь на очередную разборку с конкурентами, Глеб, опасаясь милицейских проверок на дорогах, закопал гранаты в здоровенный ящик, наполненный крекерами, а ящик задвинул в самый дальний угол грузовика.

Прибыв на место разборки Бычков пошарил в печенье, но гранат не обнаружил, а, поскольку время поджимало, махнул на них рукой, решив обойтись кулаками и пистолетом.

С тех пор то Глеб, то учредители, то лоточники время от времени наудачу лениво шарили в печенье, но гранаты как в воду канули. Привыкшие к подобным необъяснимым явлениям работники апокалиптического магазинчика отнеслись к ситуации философски, но везти взрывоопасные крекеры на лотки не решались.

— Можно тебя на пару слов? — Бычков пальцем поманил к себе Биомицина.

Заинтригованный Женька последовал за Глебом в дальний угол двора, где никто не мог услышать их разговор.

— Так ты следил или не следил за тем, как Гляделкин на венике вокруг магазина прыгает? — в лоб поинтересовался продавец.

— Да не следил я за ним, делать мне больше нечего! — возмутился Биомицин. — Я же еще вчера об этом сказал.

— Сказать-то ты сказал, да только я тебе не поверил. Вид у тебя был какой-то вороватый, и глаза бегали.

— Скажешь тоже — глаза бегали, — обиделся Женька. — У меня даже алиби на ту ночь есть. Железное.

— Железных алиби не бывает, — усмехнулся Глеб.

— У других, может, и не бывает, а у меня есть. Мне в полночь Регинка позвонила. Ты же знаешь, на нее в полнолуние вечно тоска накатывает. А тут вдобавок полнолуние пришлось на годовщину смерти ее волнистого попугайчика. Выпила она с горя, а потом мне позвонила. Так вот мы с Регинкой часа полтора хором по телефону песни пели. Сначала «Бандитскую столицу», потом «Воровской закон», потом про шалаву, про конвой, про шмон, про вертухая, про Магадан…

— Хватит, — махнул рукой Глеб.

Любимый репертуар директора он знал наизусть. В детстве Костина занималась в хоровом кружке и с тех пор испытывала нездоровую тягу к коллективному пению. Голос у нее бы приятный — низкий, глубокий, и работникам магазина нравилось, сидя за накрытым столом и в удовольствие потягивая водочку, распевать с директором задушевные бандитские песни.

К сожалению, застольными песнями Регина не ограничивалась. Пару раз в неделю, почему-то обязательно среди ночи на нее накатывало неутолимое желание отвести душу. Открыв наугад записную книжку, Костина набирала номер первого попавшегося сотрудника и предлагала ему спеть хором по телефону. Работники магазина не могли ответить начальству отказом, кроме того, все любили добродушную и отзывчивую Регинку и с удовольствием составляли с ней дуэт.

— Да, алиби у тебя действительно железобетонное, — согласился Бычков.

— Я же говорил, — пожал плечами Биомицин. — Что я, вольтанутый — по ночам в засаде у магазина с камерой сидеть.

— Ладно, иди, работай, — отпустил его Глеб.

Колюня без особой надежды в очередной раз нажал на дверной звонок.

— Интересно, куда она подевалась? — задумчиво осведомился полковник Обрыдлов.

Обычно он не ездил на такие, не представляющие особой сложности задержания, но тут был особый случай. Кроме того, Ивану Евсеевичу было любопытно посмотреть, как живет популярная певица. Его пятнадцатилетняя дочь была страстной поклонницей Лады Воронец.

— Странно как-то все это. Ее импресарио понятия не имеет, куда могла подеваться Лада, — заметил Чупрун. — Она должна была приехать в студию для записи нового альбома, но так и не появилась, а, если верить словам импресарио, она еще ни разу не пропускала записи.

— Позвони-ка еще раз, — велел полковник.

— Напрасно жмете на звонок, — послышался голос у них за их спиной.

Милиционеры обернулись.

Опустив на землю тяжелые хозяйственные сумки, полная женщина лет пятидесяти вытаскивала из кармана связку ключей.

— Поклонники, что ли? — поинтересовалась она.

— Милиция, — коротко отрекомендовался Иван Евсеевич и продемонстрировал женщине свое удостоверение личности.

— Милиция? — удивилась та. — За автографом пришли, или Лада натворила что-нибудь?

— Простите, а вы кто будете? — задал встречный вопрос Обрыдлов.

— Домработница я. Нина Васильевна Куземко. А звонить в ворота бесполезно. Во-первых, звонок не работает, а, во-вторых, хозяйки сейчас нет дома. Она новый альбом записывает. Я всегда прихожу убирать, когда ее нет дома, чтобы не мешать.

— Мы звонили импресарио Лады, — сказал Колюня. — Воронец не пришла не запись. Вы позволите войти и осмотреть дом?

— Даже не знаю, — заколебалась домработница. — Хозяйка вообще-то не велит мне никого пускать, но вы все же милиция…

— Уверен, что Лада не станет вас ругать, — обаятельно улыбнулся полковник.

— Ладно, пойдемте, — вздохнула Нина Васильевна, отпирая калитку.

Из открытого окна стоящего в глубине участка дома донесся собачий вой. Он был долгим и пронзительно-печальным, но в то же время на удивление мелодичным.

— Ваша хозяйка часто оставляет открытыми окна, когда уходит? — поинтересовался Колюня.

— Нет, никогда, — удивленно ответила домработница. — Странно все это. Может, она дома? И Алла Борисовна почему-то воет. Раньше она этого не делала.

— Алла Борисовна? — изумился Обрыдлов. — Пугачева? Она что, собаку имитирует?

— Да нет, какая Пугачева, — поморщилась Куземко. — Алла Борисовна — это голая мексиканская собачка.

— Голая? — вскинул брови Колюня. — Почему голая? Ее что, побрили?

— Зачем ее брить? Она от природы лысая. В Мексике жара страшная — так зачем ей шерсть?