Алиенора поднялась на ноги, посмотрела на мужа презрительным взглядом и уже собиралась было уйти, но Генрих схватил ее за руку.

– Я придумал способ вынудить Папу и Людовика отказаться от Бекета, – сказал он. – Тебе лучше узнать об этом, поскольку мое решение касается наших дочерей.

– Наших дочерей? – повторила Алиенора. – Что это за новая махинация?

– Я намерен заключить союз с германским императором Фридрихом Барбароссой, – самодовольно сообщил Генрих. – И тогда его святейшество и Людовик перестанут совать нос в чужие дела, уж ты поверь мне. Потому что наш друг император – враг Людовика. К тому же он поддерживал соперника Папы Александра – антипапу[50]Виктора. Я готов биться об заклад, что Людовик и Александр пойдут на все, чтобы не допустить моего союза с Фридрихом. Да они от одной только этой перспективы обделаются от страха и выбросят Бекета на помойку.

– Но при чем здесь наши дочери? – спросила Алиенора. Она вовсе не была уверена, что этот план и в самом деле такой действенный, как представляет себе ее муж.

– Я предложил скрепить наш союз двумя договорами о браке, – объяснил Генрих. – Я намерен выдать Матильду за Генриха Льва, герцога Саксонского, крупнейшего вассала и союзника императора, а Алиенору – за молодого сына императора Фридриха. Я пригласил послов императора в Руан для составления договоров. Надеюсь, что увижу их там в феврале.

– Твои планы зашли так далеко? – спросила Алиенора, совершенно пораженная этими новостями и перспективой потери еще двух дочерей – на этот раз горячо любимых – и взбешенная тем, что Генрих ни слова не сказал ей о делах, которые обдумывал уже на протяжении нескольких недель. – А ты не подумал о том, чтобы поговорить сначала со мной? Ведь они и мои дети?

– Я говорю с тобой об этом сейчас, – ответил Генрих. – Ты как никто другой знаешь, что короли выдают дочерей замуж из политических соображений. Эти браки выгодны, от них выиграем все мы.

– Ты используешь наших дочерей, чтобы отомстить Бекету! – воскликнула Алиенора.

– Это одна из выгод, которую мы получаем, – признал Генрих, – но будет и немало других.

– Очень надеюсь, – вздохнула Алиенора. – И когда ты собираешься отправить наших девочек в Германию? Генри, они еще такие маленькие! Алиеноре всего лишь три…

– Сроки еще нужно обговорить, так что какое-то время они побудут здесь, – ответил Генрих.

– Тогда я должна быть тебе благодарна за эту малую милость, – прошипела Алиенора и поспешила из комнаты, чтобы не расплакаться на его глазах.

Алиенора держалась с января по февраль. Она не собиралась ехать в Нормандию и присутствовать при продаже собственных дочерей. Она твердо стояла на своем. Генрих пожал плечами и не стал утруждать себя спорами с женой.

– Можешь остаться здесь, в Англии, – предложил он.

– Я поеду с детьми в Винчестер, – сказала Алиенора. – После этого, возможно, совершу небольшую поездку. Ты хочешь, чтобы я осталась регентом?

– Нет! – категорично ответил Генрих. – В мое отсутствие управлять королевством может мой юстициарий.

Алиенора не показала обиды и – уже не в первый раз – спросила себя, почему в последнее время Генрих все сильнее сокращает ее функции в государственных делах? Было время, когда он без колебания полагался на жену и она правила в его отсутствие, но это было до того, как между ними образовалась эта все расширяющаяся трещина. В последний раз королева подписала судебное постановление четыре года назад. Она думала, что во всем виноват Бекет. Бекет – единственная причина разногласий между ними.

– Когда договор будет подписан, я хочу, чтобы для его одобрения ты созвала в Вестминстере Большой совет, – напористым тоном проговорил Генрих. – После этого я отправлю послов императора, дабы они засвидетельствовали тебе свое почтение в Англии и увидели Матильду и Алиенору. Ты примешь их со всеми почестями. Надеюсь, ты меня не подведешь.

– Можешь на меня положиться, – холодно ответила Алиенора. – Я знаю, как делаются такие дела.

В последний вечер перед отъездом в Нормандию Генрих пришел в спальню жены и насладился ее телом, не заботясь о том, нужно ей это или нет. Алиенора лежала под ним, жалея, что не может дать мужу больше, но сердце ее было полно горечью. Тот человек, которым стал теперь Генрих, ей совсем не нравился – мстительный, мелочный, готовый использовать родных дочерей для сведения счетов с врагом. Алиенора скорбела, чувствуя, что сердце Генриха закрыто для нее. Муж относился к ней как к врагу и, что хуже всего, лишь как к имуществу, которым можно распоряжаться по усмотрению хозяина. Теперь, казалось, никто не мог противиться воле короля – он этого не позволял. Можно было либо быть за него, либо против.

Они простились прилюдно на следующее утро. Алиенора стояла у огромного боевого коня Генриха со стремянным кубком на прощание.

– Легкого тебе пути, мой господин, – произнесла она формальную фразу.

– Присоединяйся ко мне, как только сможешь, – ответил он, свешиваясь с седла и целуя ей руку. Потом Генрих развернул коня и, пришпорив его, поскакал прочь через ворота. Цокот копыт вскоре стих. Следом неторопливо двинулась его пестрая свита и громоздкий багаж.

Алиенора воссоединилась с Генрихом только в мае. Случилось это в Руане, и к тому времени она уже знала, что снова беременна. Эта новость обрадовала короля, а королеву опечалила, потому что это был первый ее ребенок, зачатый без любви. Но Алиенора надеялась, что, появившись на свет, ребенок станет для нее так же дорог, как и все остальные дети.

По приезде Алиенора была потрясена изменениями, произошедшими в императрице. Матильда сильно постарела со времени их последней встречи, превратившись в хрупкую старушку с негнущимися коленями. Алиенора привезла с собой Ричарда и маленькую Матильду. Пришлось строго наказать детям вести себя тихо рядом с бабушкой.

Характер императрицы с годами стал мягче. Неприязни, которую она когда-то питала к невестке, почти не осталось. Алиенора вдруг обнаружила, что ей вовсе не претит сидеть рядом со старушкой, высказывать свое мнение о ссоре между Генри и Бекетом. Она даже была благодарна императрице за то, что та во многом поддержала ее взгляды.

– Бекет постоянно писал мне, заявляя, что Генри с дьявольским упорством преследует Церковь, – сообщила Матильда. – От меня он, конечно, не получил одобрения – я его письма игнорировала.

– Меня беспокоит не Бекет, а Генри, – призналась Алиенора.

– Генри совершил глупость, вознеся Бекета так высоко, – заявила императрица, изысканным жестом поднося к губам чашу вина.

– Он одержим этим Бекетом. Не хочет слышать доводов разума.