Если они откажутся принять ее, она заберет всю свою одежду, которую оставила у них (и в которую не влезет), и таксист отвезет ее в один из мотелей на границе штата. Приняв решение, Ханна почувствовала, что ее дыхание пришло в норму. Теперь ей уже лучше.

Герб стоял на подъездной дорожке и соскребал лед с ветрового стекла своей машины, когда такси остановилось на обочине. Сначала дядя не узнал ее, но что-то, видимо, мелькнуло в его сознании, и он перестал соскребать лед и во второй раз посмотрел на нее, уже более внимательно. Ханне показалось, что его губы сложились в мимолетную улыбку на обычно суровом лице.

Девушка протянула таксисту десятидолларовую купюру и, пока тот собирал ее сдачу, осмотрела улицу в поисках Джолин и Маршалла. Но та была безлюдна. Одна из штор в гостиной была оттянута в сторону, и Ханна догадалась, что Рут наблюдает за ней.

Герб не скрывал своего удивления, когда девушка неуклюже вылезала из такси.

— Бог мой, ты только посмотри на себя!

Оказывается, стоять перед ним беременной и говорить с ним по телефону, будучи беременной, было для него совершенно разными понятиями.

— Осторожнее здесь. Тротуар скользкий.

Он подал ей руку, чтобы поддержать, и провел по дорожке к парадной двери. Ханна не могла вспомнить, когда еще дядя Герб был таким заботливым.

— Думаете, тетя Рут не обрадуется, увидев меня?

— Все уже давно в прошлом. Если хочешь знать правду, то мне кажется, что она постоянно жалеет о том, что позволила тебе уехать, хотя сама в этом, наверное, никогда не признается. Каждый раз, стоило мне только повесить трубку после разговора с тобой, Рут тут же устраивала мне допрос обо всем, что ты мне рассказала. Я говорил, что пускай сама тебе позвонит, раз уж сгорает от любопытства. Но ты же знаешь тетю Рут.

В этот момент, словно по сигналу, Рут открыла перед ними дверь. Первое, что бросилось Ханне в глаза, было то, что тетя заметно постарела за эти месяцы. В воспоминаниях племянницы она всегда оставалась непреклонной, суровой женщиной. Теперь черты ее лица сделались мягкими, как будто медленно таяли, уголки рта начали опускаться, щеки немного впали, а глаза, казалось, утратили хищное выражение.

— Это новое пальто? — спросила тетя, когда Ханна вошла в дом.

— Пальто? А, нет. Это Тери мне дала. Я его одолжила. Оно немного не по размеру, правда?

Ханна нервно хихикнула и попыталась натянуть пальто на живот.

— По мне, так это не твой стиль. Слишком ярко. Ты никогда так не одевалась, пока жила здесь.

— Да, наверное.

— Слишком красное.

Ханна сняла пальто и повесила его во встроенный в стену шкаф.

— Итак, как поживаешь? — осведомился Герб, чтобы заполнить неловкую паузу.

С чего бы ей начать? Как рассказать им о своей проблеме, чтобы они поняли? Естественно, что лучше не вдаваться в детали о докторе Йохансоне, Джудит Ковальски — Летиции Грин, ДНК и реликвиях, на которых была кровь Христа.

— Физически со мной все в порядке… Стала огромной, насколько это возможно, но чувствую себя хорошо… А что касается остального, э-э-э, не всегда легко жить с людьми, которых не знаешь… И я вот подумала, что мне нужна небольшая передышка… Поэтому, когда Тери пригласила меня в гости…

— А у Тери есть где спать? — перебила ее Рут.

— На кушетке.

— В твоем-то состоянии? — В Рут проснулась присущая ей вспыльчивость. — Это же смешно! Почему бы тебе не побыть у нас и не поспать в своей комнате?

— Я не знала, захотите ли вы меня принять. В любом случае я здесь ненадолго.

— Глупости. Это же твоя комната. И можешь ею пользоваться, пока ты здесь.

То, что она услышала от Рут, не очень-то походило на приглашение, но Ханна полагала, что это все, на что была способна ее тетя. Вероятно, Рут решила притвориться и вести себя так, как будто бы это обычное воскресенье и их неприятные разногласия остались в прошлом. Причем они оба пытались это сделать. Ханна улыбнулась: их попытки очень ее тронули.

— Налить тебе чаю? Тебе же можно чай, да?

— Да, пожалуйста.

— Тогда проходи в кухню.

— Ханна, только не говори, что уже забыла, где у нас кухня, — пошутил Герб.

В кухне, сидя за столом, попивая чай и уплетая сладкие рулеты, они разговорились. Герб и Рут слушали ее рассказы об Ист-Эктоне, отце Джимми и церкви, а Ханна слушала их — о новых соседях через два дома, которые покрасили стены дома в цвет яиц американского дрозда (конечно, девушка его заметила, когда к ним ехала), и о том, как все соседи были этим недовольны.

Рут сказала по секрету, что в последнее время ее подводят ноги, но доктора никак не могут найти причину. Герб тут же заявил, что она вообще должна благодарить судьбу за то, что ей их еще не отрезали.

О ребенке не говорили, но Ханна не обижалась. Рано или поздно им придется затронуть эту тему. А пока что она наслаждалась забытым ощущением уюта, которое начало возвращаться к ней в этом доме. Оно исходило отовсюду, даже от Рут и Герба! Ханна попыталась понять причину. Детство ее никак нельзя назвать счастливым, и ей было трудно делать вид, будто ее и родственников связывают тесные семейные узы.

Но они были ее семьей, как ни крути, а здесь — ее дом. И вряд ли теперь что-то можно было изменить. Накопленные воспоминания никому не принадлежат и не подчиняются ничьей воле. Даже если навсегда порвать с прошлым, как она это, наверное, сделала, нельзя притворяться, что его вообще не существовало. Рут и Герб были частью ее, а она — частью их. Возможно, и они наконец-то это поняли. Возможно, когда она от них уехала, они почувствовали внутри себя пустоту, и поэтому ее возвращение — если проблема действительно заключалась в этом — не стало для них всех столь тяжелым испытанием, как она его себе представляла.

— Ты выглядишь усталой, Ханна, — заметила Рут. — Может, поднимешься к себе в комнату и немного вздремнешь перед ужином? Должна признаться, ты застала нас врасплох, но я уверена, что к этому времени мы сумеем раздобыть что-нибудь приличное. Что ты сейчас ешь? Я имею в виду ребенка.

Вот оно! Рут даже о ребенке заговорила.

— Нет, тетя Рут, — ответила она. — Я съем все, что ты приготовишь.

Ее комната осталась такой же, какой она ее покинула. Плюшевый пингвин по-прежнему сидел на своей жердочке у окна, а у кровати лежали книжки в мягком переплете, которые она читала прошлой зимой. Ящики комода, из которых она все забрала, до сих пор оставались ничем не заполненными, например елочными игрушками или старыми номерами «Нэшинал Джеогрэфик».

Неужели они ждали ее все это время?

Ханна легла на кровать и потонула в ее мягкости, наслаждаясь долгожданным ощущением покоя. Последние двадцать четыре часа нервы у нее были на пределе, все тело, отвыкшее за эти месяцы от более-менее продолжительных нагрузок, болело. Стараясь не думать о генетике и замыслах сумасшедших, она сосредоточилась на том, как ей было сейчас хорошо в этой кровати, которая верой и правдой служила многие годы.