подшучивали над нищим. Я села у очага — ничто на свете не могло заставить меня подняться в спальню и принять там этого страшного старика, как я обещала. Ему придется довольствоваться разговором со мной в присутствии рабынь.

— Евриклея, подай страннику табурет — я буду говорить с ним.

Старуха нехотя исполнила мое приказание. Нищий подошел и сел рядом со мной. Он был спокоен, только пальцы его иногда непроизвольно сжимались в кулаки. Я помнила эти холодные сильные пальцы — сколько раз они ласкали мою грудь, все мое тело... Сколько раз я прижималась к ним губами... Этими пальцами были начертаны смертельные знаки, которые погубили Ифигению и Паламеда... Сейчас на них виднелись бурые пятна — это была кровь нищего Ира.

— Кто ты, странник? Откуда ты родом? Что привело тебя на Итаку?

— Не спрашивай об этом, достойная Пенелопа... Если я начну рассказывать о себе и о своих злоключениях, я могу не удержаться от слез, и ты подумаешь, что старик пьян, и прогонишь меня. А я не хочу этого... Я много слышал о тебе, царица, — слава о твоей мудрости, твоей красоте и добродетели достигает медного неба.

— Нет, странник. Я была добродетельна, пока рядом был мой муж Одиссей Лаэртид. С тех пор я стала иной: я окружена множеством мужчин, они молоды и красивы, и я рада им. Скоро один из них станет моим супругом... Но я все еще думаю, что мой первый муж может вернуться на Итаку. Не слышал ли ты о нем, когда скитался по миру?

— Он был моим гостем, достойная Пенелопа... Что ж, мне все-таки придется рассказать о своем родстве. Я — критянин Эфон, внук великого царя Миноса, сын благородного Девкалиона. Идоменей, который повел под Трою восемь десятков кораблей, приходится мне старшим братом. Он отплыл на войну, а я остался на родном Крите. Через десять зорь после того, как флотилия Идоменея скрылась в море, буря прибила к нашим берегам двенадцать ахейских кораблей, которые вел богоравный Одиссей. Ветры унесли их от мыса Малей, и они нашли пристанище в гавани нашего города Амниса. Одиссей тотчас же отправился в Кносс — он хотел повидаться с Идоменеем, который приходился ему гостем. Я радушно принял его и пировал с ним, а людям, которые остались на его кораблях, отослал вина, муки и мяса. Двенадцать дней северный ветер не позволял ахейцам выйти в море, а на тринадцатый они покинули гавань Амниса и отплыли к берегам Геллеспонта.

...Совсем недавно этот нищий рассказывал Евмею, что он — незаконнорожденный сын критянина Кастора и участник Троянской войны, соратник Одиссея. Неужели он не учел, что Евмей поспешит сообщить мне об этом? Такое нелепое нагромождение лжи было недостойно хитроумного царя Итаки. Так в свое время лгала его мать Антиклея — беспамятно и бессмысленно. Что это — признак старости? Или он настолько погрузился в ложь, что жаждет умножать ее раз от раза? А я, делая вид, что верю ему, тоже лгу, хотя и не так безоглядно. Ложь окутывает всех, кто соприкасается с этим человеком... И за всю мою жизнь у меня не было ничего, кроме любви к нему...

Я склонила голову, и слезы против воли потекли по ценам...

— Не плачь, достойная Пенелопа, не порти свою красоту слезами. Любая будет скорбеть о таком муже, как Одиссей, ведь он подобен бессмертным богам. Но день его возвращения близок. Недавно мне довелось побывать в плодородном краю феспротов. Их повелитель Федон. узнав, что я странствую по миру, помог мне отправиться на Дулихий на попутном корабле. Но перед этим он рассказал мне всю правду о твоем богоравном супруге. Одиссей потерял свой последний корабль и спутников после того, как они зарезали священных коров Гелиоса на Тринакрии. Сам же он был выброшен штормом на остров, где обитают феаки — родичи бессмертных богов. Феаки щедро одарили Одиссея и хотели отвезти его на родину, но твой супруг отказался от их помощи — он решил сначала объехать побольше земель, собирая богатства. Все, что ему удалось добыть, он оставил у Федона в Феспротии. Теперь же он отправился в Додону, чтобы вопросить Зевса и услышать из священного дуба оракул о том, как ему лучше вернуться на Итаку.

— Я слышала, что после того, как корабль Одиссея был разбит бурей, он оказался не в краю феаков, а на острове у некой Калипсо. А еще до этого он провел год на острове у Цирцеи.

Старик бросил на меня быстрый взгляд.

— Что ж, в конце концов он все-таки попал к феакам... И он действительно собрал немало богатств. Он везет эти богатства тебе, Пенелопа...

— Я не нуждаюсь в них, странник. Ты видел, какие груды драгоценных тканей, каменьев и золота сегодня валялись у моих ног. Мне достаточно приказать, и они утроятся. Моя красота — тому залогом. Когда-то я предпочла бы своего супруга всему золоту мира, будь он даже нищим стариком. Но он, по твоим словам, предпочел золото мне. А по словам других мореходов, он предпочел мне юных нимф, живущих на островах винно-чермного моря. Что ж, я тоже выбираю золото и юность. Мои возлюбленные богаты и молоды — зачем же мне ждать возвращения давно сгинувшего старика.

Нищий поднял на меня покрасневшие глаза, стиснул измазанные кровью пальцы.

— И все-таки он вернется к тебе, Пенелопа. Да будет мне свидетелем Зевс, высочайший из богов, и этот очаг, у которого ты угощаешь меня, — не успеет месяц на небе смениться новым, Одиссей Лаэртид вернется на Итаку.

— Что ж, да помогут мне боги вступить в новый брак до того дня. А пока я хотела бы позаботиться о тебе, странник. Не прими мои слова за обиду, но ты грязен и жалок, и мне стыдно сажать тебя за стол рядом со своими гостями. Ты привез мне известия о бывшем муже, и я буду кормить тебя в своем доме. Но для того, чтобы мои женихи хотя бы не смеялись над тобой, служанки должны омыть тебе ноги и переодеть тебя.

— Твои служанки сами смеются надо мной, достойная Пенелопа... Что ж, им недолго осталось смеяться... Да и всем остальным тоже... Я не позволю дерзким девчонкам касаться моего тела. Нет ли у тебя почтенной старой женщины, которая была бы достойна омыть мне ноги?

Нищий бродяга ставит условия мне, царице! Понял ли он, что я узнала его?

— В