и форме и часто следовали общим очертаниям ниши в скале, только несколько расширенной в объеме. В одной очень большой комнате они наткнулись на целое собрание очень больших корзин. В одной из них, поменьше, лежали прекрасные наполненные жидкостями сосуды с притертыми пробками. Они шли и шли в напряженном молчании, ожидая, что вот-вот наткнутся на невесть кого. И когда они уже собирались уходить, тишину нарушил донесшийся из крошечного громкоговорителя чуть хриплый голос Джорджа:

– Д. У.?

Услышав голос мужа, Энн едва не выскочила из собственной шкуры, остальные нервно расхохотались, однако Д. У. затушил смешки красноречивым взглядом.

– Здесь.

– Угадай, кто к нам идет.

– Далеко? И сколько их?

– Пока вижу только первого, огибающего холм примерно в пяти милях к северо-востоку от нас. – Последовало короткое молчание. – Вау. Да их тут целый отряд. Идут. Высокие и с ними маленькие. Похоже, идут семьями. Что-то несут. Корзины, кажется.

Последовало новое молчание.

– И что нам теперь делать?

Д. У. спешно опросил группу и уже был готов высказать свое мнение, когда Эмилио, вдруг направившийся по ближайшей террасе, невесть зачем вдруг остановился, чтобы сорвать несколько мелких цветков с лианы и только потом припустил наверх к месту расположения Джорджа. Д. У. с открытым ртом проводил Эмилио взглядом, посмотрел на Энн, Марка и Софию. А потом сказал в рацию:

– Уже идем. Встречай нас там, где увидишь.

Они поравнялись с Эмилио, когда тот вышел от деревни на равнину, в которой было прорезано ущелье, там к ним присоединились Джимми и Джордж. Отсюда, сверху, им была видна грунтовка, по которой к землянам приближалась целая толпа в несколько сотен существ. Следуя указаниям какого-то внутреннего компаса, Эмилио уже шел им навстречу ровным шагом, не допускавшим спешки и нерешительности.

– Похоже, что я больше не командую здесь, – произнес Д. У., ни к кому, в сущности, не обращаясь. На слова его отреагировал Марк:

– Ах, mon ami, на мой взгляд, мы сейчас находимся наверху того самого столба, и попали туда не по собственной воле. Deus qui incepit, ipse perficiet.

Бог начал сие, он же и доведет до совершенства, подумала Энн, поежившись, несмотря на жару.

Все шестеро следовали по стопам Эмилио, который то и дело нагибался к земле, подбирая яркие камешки, листья – все, что попадалось под руку. Осознав, что поведение его может заставить их заподозрить, что он сошел с ума, он однажды оглянулся и коротко улыбнулся, глаза его сияли. Но прежде чем они сумели что-то спросить, отвернулся от них и продолжил путь до тех пор, пока не сократил расстояние между землянами и селянами вполовину. Тут он остановился, чуть запыхавшись, отчасти от ходьбы, отчасти от самой сути этого мгновения. Остальные подтянулись к нему, однако, уступая Эмилио право первенства в предстоящей встрече, остановились в нескольких шагах за ним, а ветер теребил и раздувал его черные с серебром волосы.

До землян уже доносились голоса, высокие и мелодичные, шаловливый ветер приносил обрывки разговоров. Поначалу никакого порядка в толпе не усматривалось, но затем Д. У. заметил, что маленьких переправили в середину толпы и их спереди и по бокам окружили крупные и явно сильные существа, насколько он мог видеть – невооруженные, но внимательно и настороженно глядевшие в сторону группы иезуитов.

– Никаких неожиданных и резких движений, – негромко посоветовал Д. У., стараясь, чтобы его услышали все остальные, включая неподвижно застывшего Эмилио, превратившегося в прикрытое черным одеянием стройное изваяние. – Чуть разойдитесь, так чтобы они могли всех видеть. И в первую очередь держите руки так, чтобы они видели их.

Обе группы оставались спокойными, никакой паники. Селяне остановились на дороге в нескольких сотнях шагов от Эмилио, сгружая с плеч большие и отлично сделанные корзины, наполненные чем-то не слишком тяжелым, если судить по легкости, с которой управлялись с ними туземцы, даже самые маленькие. Все были наги, только на конечностях и шеях многих были завязаны яркие ленты, трепетавшие и извивавшиеся на ветру. Бриз вдруг резко изменил направление, и ноздрей Д. У. коснулся роскошный, цветочный, как ему показалось запах, исходивший от толпы. Внимательно посмотрев на открытые корзины, он понял, что они наполнены белыми лепестками.

Какое-то мгновение обе группы разумных существ просто разглядывали друг друга, взрослые шикали на писклявых малышей, переговоры и комментарии постепенно умолкли. Когда туземцы притихли, Д. У. постарался заметить тех, кто говорил, и тех, кто молча слушал говорящих. Те из туземцев, кто был на флангах и впереди, оставались на страже и не участвовали в обсуждении.

Пока Д. У. впитывал организационную структуру отряда туземцев, Энн Эдвардс изучала их анатомию. Оба вида явно не казались друг другу уродливыми.

Телом туземцы напоминали людей: две ноги, две руки, приспособленные для того, чтобы ими брать, нести и орудовать. Лица также обнаруживали общее сходство, различия не вызывали ни отвращения, ни протеста… Энн находила их прекрасными, какими казались ей многие виды живых существ и здесь, и на Земле.

Крупные подвижные стоячие уши располагались по обеим сторонам головы, высоко поднимаясь над маковкой. Эффектные глаза, крупные, окаймленные густыми ресницами, спокойные, как у верблюда. Выступающий нос, широкий у переносицы, чуть выгибающийся вперед, ко рту, выступавшему больше, чем это бывает среди людей. Широкий безгубый рот.

Конечно, были и различия. В общем, удивляло скорее полное отсутствие хвостов у людей, у здешних-то они как раз были. Подобная анатомическая черта и на Земле казалась чистейшей аномалией, поскольку у подавляющего большинства позвоночных на родной Энн планете хвосты имелись, и она всегда не могла понять, почему человекообразные обезьяны и морские свинки утратили их. Здесь, как и дома, заметна была еще одна присущая людям странность – относительная безволосость. Тела туземцев покрывала густая короткая шерстка, плотно прилегавшая к мускулистым телам, делая их похожими на сиамских кошек – темно-желтых, но с очаровательными коричневыми масками вокруг глаз, похожими на египетскую, известную еще Клеопатре чернь, и с более темными полосками на спине.

– Они слишком прекрасны, – вздохнула Энн, в полном расстройстве пытаясь понять, а не найдет ли этот чрезвычайно красивый народ отвратительными землян – плосколицых, уродливых, со смешными клоками белых, рыжих, каштановых и черных волос, высоких, средних и низких, бородатых и безбородых, наделенных сексуальным диморфизмом вдобавок. Чужие мы здесь, подумала она, чужеземцы в самом подлинном смысле этого слова…

Из самой сердцевины толпы вышел абориген среднего роста и неопределенного пола. Энн, едва дыша наблюдала за тем, как он шел от своего отряда к землянам, осознавая лишь то, что Марк проводил похожее биологическое исследование, ибо когда это существо приблизилось к ним, он очень негромко воскликнул:

– Глаза, Энн!

Каждый глаз имел двойную радужку, лежавшей на боку восьмеркой окружавшую два менявшихся в размерах зрачка, похожих на причудливые глаза каракатицы. Но не это привлекло ее взгляд, а глубокая, почти фиолетовая синева этих глаз, столь же светоносная, как стекла витражей Шартрского собора.

Эмилио стоял неподвижно, позволяя стоявшему перед ним туземцу поступить, как тот считал необходимым. И абориген наконец заговорил.

Это был певучий, со взлетами и падениями язык, полный гласных и негромких жужжащих согласных, текущий и тающий, лишенный дроби гортанных смычек и отрывистого ритма языка Поющих. Язык этот показался ей более прекрасным, однако сердце Энн ёкнуло. Он отличался от языка Поющих, примерно как итальянский от китайского. Какие труды пошли прахом, решила она. Джордж, которого Эмилио, как и всех прочих, учил распознавать язык Поющих, подумал то же самое. Чуть наклонившись к Энн, он шепнул:

– Вот дерьмо-то. В «Звездном Пути» все они знали английский!

Слегка оттолкнув его локтем, она улыбнулась и взяла мужа за руку, слушая говорившего и покрепче сжимая пальцы Джорджа, когда туземец умолк в ожидании ответа Эмилио.

– Я не понимаю, – ответил Эмилио Сандос чистым и мягким тоном, – но я смогу понять, если вы научите меня.

Случившееся далее стало загадкой для всех участников иезуитской миссии, кроме Сандоса. Тот, что говорил с Сандосом, очевидно предводитель, одного за другим стал вызывать из толпы аборигенов, в том числе даже нескольких подростков. Каждый из них