в мир, чтобы сделать орудием своей воли, проиграл в своих намерениях и обрел только лишний повод для расстройства.

Из этого первоначального творения поэтическое воображение бретонского народа сумело извлечь восхитительный образ. Мерлин не только превосходно знает будущее и прошлое; он может принимать любые формы, изменять вид любых предметов. Он видит, что может привести начинание к успеху; он, естественно, добр, справедлив, готов прийти на помощь. Однако дьявол не теряет всех своих прав; Мерлин не может преодолеть зова плоти; он не повелевает своими чувствами; к слабостям своих друзей он проявляет попустительство, которое трудно оправдать. Сам он до того безоружен перед женщинами, что, ясно видя пропасть, в которую хочет его увлечь Вивиана, он не найдет сил отвратиться от нее.

Я говорил, что Робер де Борон нашел элементы книги о Мерлине у Гальфрида Монмутского: однако что за огромная дистанция между байками бенедиктинского монаха и величественной сценой, которой открывает действие французский романист! Сцена совершенно библейская, которую почтут за счастье позаимствовать величайшие поэты трех последних веков – Тассо, Милтон, Гете и Клопшток. Однако никто из них, скорее всего, не знал творения, которое им предшествовало; но когда некая форма введена в область выражения и развития чувств, это новый элемент созидания, доступный для всех; и тем, кто не поленится им воспользоваться, нет нужды знать, кто использовал его впервые. Впрочем, начало Мерлина само многим обязано первым главам Книги Иова и прекрасному диалогу в стихах из пасхальной литургии: Attollite portas, Principes vestras… – Quis est iste rex gloriae?[295] – стихам, в свою очередь, заимствованным из апокрифического евангелия Никодима[296]. Остановимся и передадим слово Роберу де Борону.

Книга третья

Мерлин Робера де Борона

I. Совет демонов

Велик был гнев Врага нашего, когда Иисус из лона смерти явился сокрушить врата Ада, вывести за собою Адама, Еву и всех первых поборников Божиих, дабы вознести их из скорбного мрака к сияющим пределам Рая. В смятении и ярости столпились демоны, вопия:

– Кто сей дух, кому под силу сломить врата наши и разрушить твердыни наши? Мы уверились было, что ни один, рожденный женщиной, не избегнет наших цепей, и вот явился он, готовый обратить Ад в пустыню! Но как же сам он мог уйти от повинности, нам с него причитающейся?

Тут возвысил голос один демон:

– Я знаю корень наших невзгод: мы погубили наше дело, думая улучшить его. Вспомните слова, которыми долго докучали нам пророки: Сын Божий снизойдет на землю, говорили они; он уладит раздор, начатый Адамом; он спасет тех, кого ему угодно будет спасти. Увы! что они предвещали, то и сбылось. Явился их Спаситель, и вот он похитил у нас души, им избранные, и вновь завладел ими. Нам бы следовало это предвидеть, а возможно, и предупредить. И более того учинил их Спаситель: он смывает грех, воспринятый в материнской утробе, посредством некоей воды, которой окропляет их во имя Отца, Сына и Святого Духа. И мы оттого утрачиваем все свои права, если только души сами собою не возвращаются к нам. В довершение бед, он оставил на земле пастырей, в чьей власти отпускать и последующие прегрешения, если кто придет покаяться, совершив их. И потому люди всегда могут избегнуть нас. Где же тут справедливость? О! как он, однако, ловко сработал, и сколько же любви ему внушили эти люди, что он решился обрести среди них плоть, ради их искупления! Когда его умыслы возбудили в нас подозрения, мы стали его домогаться; мы пытались склонить его к соучастию в наших делах, как это было с Адамом; но напрасно мы усердствовали. Неужто же не найдет никто из нас средства если не возместить все, что мы утратили, то хотя бы сохранить то, что еще может быть утрачено?

– Ах! – вскричали все прочие демоны, – если человеку всегда уготовано прощение, если ему довольно однажды покаяться, чтобы избегнуть нас, то наше царство погибло; нам остается лишь страдать, не имея утешения видеть, как страдают люди.

Иные говорили так:

– Что нам навредило более всего, и что ускорило пришествие того, кто, быть может, сокрушит Ад, – это старания, нами же приложенные, чтобы муками нашими принудить его провозвестников к молчанию. Чем более они вещали, тем сильнее мы их разили; а не оттого ли спешит их Спаситель скорее вызволить их из наших казней? Между тем, если бы мы сумели наделить некоего человека нашими познаниями вкупе с нашей злокозненностью, такого человека, чтобы был на земле верным блюстителем нашей выгоды, мы могли бы получить от него большое подспорье. Поскольку он будет знать обо всем, что говорится и делается, близко ли, далеко ли, в веках прошедших и будущих, ему не составит труда взять верховную власть над людьми.

Тогда промолвил один враг:

– Не в моих силах сделать так, чтобы женщина зачала; но если бы мог – знаю я одну дочь Евы, которая не прочь поддаться нашим умыслам.

– Послушайте меня, – сказал другой, – есть среди нас один, кто по своей воле принимает человеческий облик и сближается с женщинами, когда пожелает. Не мог бы он, не давая ей заподозрить наших намерений, совершить то, к чему ты ведешь речь? Создание, зачатое таким путем, могло бы, живя между людьми, оправдать все наши надежды.

Так, тщась обмануть всемогущего Отца нашего и Господа, великий Враг решил произвести на свет человека, наделенного его разумением и его злонравием. Сколь непостижимы были в том его слепота и безрассудство, если он думал скрыть свои козни от Всемогущего, который прозревает все! Когда после оного большого совета сонмище рассеялось, Дух, по своей прихоти овладевающий женщиной[297], отправился за ней.

II. Почтенный муж[298] и его семейство

Она была жена богача, хозяина обширных земель, владельца коров, овец и лошадей. У них были три дочери, красивые и приятные в обхождении, и один сын, любезный и хорошо воспитанный. Враг же, чтобы преуспеть в своих замыслах, последовал в поле за работниками и умертвил большую часть скота[299]. Когда хозяин узнал эту новость от своих пастухов, он впал в великую печаль; а Враг, зная, что не мог бы лучше заманить его к себе, как вызвав его гнев, напал на десять сильных и упитанных лошадей и убил их за единую