сделайте так, чтобы его окрестили немедленно![306]

– Какое же имя вы хотите ему дать?

– Имя моего отца, а он был Меллин, или Мерлин[307].

Они тотчас положили его в корзину, которую поднимали и опускали на веревке, и дали знать стражникам, державшим с ними связь, что они должны окрестить его под именем, указанным матерью.

V. Суд над матерью Мерлина

Вслед за тем Мерлина вернули матери, которая питала его молоком девять месяцев. Однако матроны не могли прийти в себя от удивления, видя, как он космат и силен; ибо, едва родившись, он на вид казался более чем двухгодовалым. Через восемнадцать месяцев они сочли, что пора им вернуться по домам, ведь не могли они оставаться вечно взаперти, вдали от своих родных и близких. Не преуспев в мольбах, чтобы они задержались подолее, мать рыдала, опершись на окно башни и держа дитя на руках.

– Ах! милый мой сын! – восклицала она, – из-за вас я приму смерть; я ее не заслужила, но кто мне в этом поверит?

Тут дитя заговорило, глядя на нее:

– Милая матушка, не бойтесь; вы умрете не от того, чему я буду причиной.

Мать, услышав его, от волнения выронила ребенка. Подбежали матроны:

– Что такое! – вскричали они, – никак вы хотите его убить?

Она передала им слова, произнесенные младенцем; все трое наперебой пытались добиться от него еще; но напрасно они над ним хлопотали, он хранил молчание. Несколько дней спустя мать обратилась к матронам:

– Скажите при нем, что меня сожгут в наказание за грех его рождения; увидим, заговорит ли он.

Тогда женщины начали:

– Ах! вот беда, госпожа, что ваше прекрасное тело сожгут из-за этого младенца! Будь проклят день, когда он родился!

– Вы лжете, – вскричал Мерлин, – моя мать вас заставила так говорить; но вы более безрассудны и грешны, чем она.

Эти слова их так напугали, что они не захотели оставаться долее. Между тем судьи условились огласить свой приговор через сорок дней, считая с того самого дня. Когда срок истек, девица предстала перед ними, держа дитя на руках и утверждая, как и прежде, что не знает, кто сделал ее матерью.

– Но ходят слухи, – сказал главный судья, – будто это дитя разговаривает, подобно взрослому: так что же, он ждет для этого, чтобы его мать сожгли?

Тогда ребенок, вывернувшись из рук матери, сошел на землю и, подойдя к скамье судей, произнес:

– За что вы хотите сжечь мою мать?

– За то, – ответил судья, – что она зачала тебя в срамоте телесной и не хочет назвать того, кто тебя породил. Мы не можем нарушить закон наших отцов.

– Это было бы по закону, – возразило дитя, – если бы она совершила зло, ей вменяемое, и если бы другие, кто не несет кары, не совершали его наравне или в большей мере.

– Мы ее виним потому, – сказал судья, – что она не желает признаться, кто твой отец.

– Я прекрасно знаю, чей я сын, – отвечал младенец, – а вот вашей матери лучше ведомо, кто ваш отец, чем моей – кто мой.

– Что ты там рассказываешь о моей матери? – спросил судья, – я готов выслушать все, что ты можешь о ней сказать.

– Ну что же! Если бы ты вершил правый суд, ты бы ей первой вынес приговор.

Судья послал за этой дамой; когда она пришла, он обратился к народу:

– Вот моя мать, послушайте, что скажет о ней этот младенец.

– Ах! – промолвил тут Мерлин, – вы не так мудры, как полагаете; отведите вашу мать в закрытую комнату; пусть будет дозволено войти к ней только вам, двум вашим ближайшим советникам и мне. Но если вы согласитесь, что она более виновна, чем моя мать, будете ли вы еще утверждать, что та достойна смерти?

– Нет.

– Мы в этом клянемся, – сказали все, кто заседали вместе с судьей.

Когда они оказались взаперти, Мерлин сказал:

– Лучше бы вам признать невиновность моей матери, ни о чем не расспрашивая вашу.

– О! – ответил судья, – так ты не отделаешься: придется тебе говорить.

– Ну так вот, я повторяю, ваша мать лучше знает, кто ваш отец, чем моя знает, кто мой.

– Ну и что с того! Матушка, – спросил судья, – разве я не сын вашего законного супруга?

– Милый мой сын, – ответила она, – от кого же еще вы могли родиться?

– Госпожа, – сказал Мерлин, – пора вам поведать вашему сыну правду; вы вдова, но отец его еще жив. Это ваш духовник; тому примета – что, отдаваясь ему, вы говорили, что боитесь зачать. Он вас ободрил, обещав брать на заметку дни, когда станет видеться с вами, чтобы самому знать наверняка, будет ли дитя от него, а не от другого, о ком он подозревал, но кто не был вам супругом: ведь прежде того вы жили с вашим бароном врозь.

– Ах! сын мой, – вмешалась мать, – неужели вы поверите подобным мерзостям, устами Сатаны изрыгаемым!

– Если вы отрицаете это, – продолжал Мерлин, – скажу вам еще другое: когда вы узнали, что носите плод, вы известили священника; он направился к вашему господину и устроил так, чтобы тот помирился с вами; вы провели ночь со своим бароном, так что оный милейший человек не усомнился, что дитя ему родное. Подобные дела творятся повсеместно.

Сии последние слова привели женщину в смущение; она не нашла более ни слова в ответ. А сын ее промолвил, обращаясь к ней:

– Милая матушка, кто бы ни был мой отец, я не забуду, что я ваш сын: скажите же правду.

– Ну что же, – проговорила мать, – я не могу ее более скрывать, правда в том, что поведало это дитя.

– Если это так, – сказал судья Мерлину, – я не буду казнить твою мать за преступление, которое прощаю своей; но, дабы народ удовольствовался, скажи мне истинное имя твоего отца.

Мерлин ответил:

– По доброй воле я сознаюсь в том, о чем не сказал бы по принуждению. Я рожден от злого духа, который обманом проник к моей матери. Сей разряд демонов зовется Инкубы; они обитают в воздушных пространствах, и Бог дозволяет им знать прошлые дела и речи[308]. Через него я и проведал тайну своего рождения. Но Господь наш, узрев добродетели моей матери, ее раскаяние и кару, наградил меня даром предвидеть будущее; и я тебе это сейчас докажу.

И, отведя судью в сторону, продолжил:

– Твоя мать, выйдя отсюда, направится к тому, кто тебя породил. Она передаст ему все, что я открыл тебе; и в тот же миг