так молода. Пускай поедет! Ты представь себе, она увидит совсем новый мир. Её русский станет там безупречным, её убеждения…

— Ах, папочка, меня совсем не интересует твой социализм! — девушка скорчила смешную гримаску и забарабанила пальцами по столу.

— Девочка, если ты когда-нибудь вздумаешь всё же заняться социологией, или переводом, или журналистикой, тебе очень пригодятся такие редкие знания и опыт.

— А я знаю, что хочу делать. Я! Буду! Создавать! Новые духи!

— Очень хорошо, малыш, — неожиданно поддержала мужа Франсуаз. — Тогда ты можешь окончить там химический факультет.

— Но это скорее органическая химия или биохимия, — засомневался Рене.

— Пусть так. А потом вернёшься и поступишь в Сорбонну. Слава богу, Деньги у нас есть. И дедушка недавно перевёл на твоё образование солидную сумму, — закончила свою мысль мама.

— Родители, не хотите ли вы оба поскорее сбыть меня с рук, чтобы без помехи заняться своим любимым Луи? — Софи принялась тискать маленького брата, сделала печальную рожицу и добавила трагическим тоном. — Просто меня никто не любит в этом доме! И поэтому я уеду. Не волнуйтесь. И очень скоро.

— Нет, дорогая. Всё это глупости. Ну как это мы расстанемся? Пофантазировали и хватит. Давайте ужинать, уже восемь, — Франсуаз поцеловала дочку и встала, чтобы завершить разговор.

Софи уехала через год, предвкушая новые приключения. Она, как нередко случается со взрослыми детьми, была не прочь пожить без присмотра. Молоденькая, светло-шоколадная парижанка поступила в Москве в Университет имени Патриса Лумумбы и влилась в стройные ряды «учащейся молодёжи, устремившейся к сияющим вершинам знаний под мудрым и неусыпным оком партии большевиков».

Начиналось для Софи всё отлично. Она с искренним интересом приступила к своей учёбе. В общежитии тоже было сносно… весело и занятно. Советские будни, «ненавязчивый сервис» и привычное хамство воспринимались как пролетарская строгость. По-спартански сурово — не беда! Но не скучно. Через полгода хороший русский молодой парижанки превратился в просто отличный. Очень способная, музыкальная и живая, она усвоила интонацию, переняла студенческий жаргон и болтала, когда надо, без умолку о чём угодно, не испытывая никаких затруднений даже с твёрдым раскатистым «р-р-р», даже с буквой «ы», не иначе, как придуманной Малютой Скуратовым на погибель врагам престола. Она уже играла в студенческом оркестре на кларнете, а также пела, не без успеха подражая Мистенгет. Пришла весна. Она оказалась в этом городе неожиданно тёплой, солнечной, ясной, с голубым ярким небом, с тополями в серёжках. Французы, которых было вовсе не много, конечно, бегали в своё посольство на вечера, узнать новости, посмотреть кино, потанцевать. А в этот раз ребята из «Патриса Лумумбы» давали концерт. Софи пела и имела успех. Военный атташе, охотно кокетничавший с ней при встрече, подвёл к студентке синеглазого брюнета с заметной проседью и сказал:

— Мой друг и коллега, дипломат из Италии просил, чтобы я Вам его представил. Он Ваш поклонник и хотел бы пригласить Вас как-нибудь спеть к итальянцам.

Они танцевали вместе весь вечер, он отвёз её домой на прекрасной машине цвета кофе со сливками на зависть подружкам, и скоро роман разгорелся, как костёр на ветру. Он лет на двадцать старше? Даже больше… Ну и что! Прекрасно воспитан, всегда с цветами для Софи и с презентом, влюблённый и готовый к услугам.

Приближались каникулы, она сдала сессию на отлично и с чистой совестью собралась отдохнуть. Было решено, что она слетает в Париж, потом с родителями проведёт недельку в Ницце и отправиться в Рим, где ждут с отчётом его. Ну а затем они решат, как им быть. Можно — к морю. Можно на Апеннины или к нему на родину, как он сказал — на вулкан! А можно просто поколесить по стране.

И получилось! Всё тогда удалось! Они ни разу не поссорились по пути. Волшебная погода превратила каникулы для Софи в сказку. Пьянящая красота Италии, пьянящее чувство быть так любимой, пьянящая возможность исполнения желаний… Однако к сентябрю пришлось, увы, отрезветь, и как…

Она убедилась, что беременна, растерялась и разозлилась. Ещё не поздно, решила она, и побежала тут же к врачу. Но это была не Франция! Всё оказалось безумно сложно, унизительно, невозможно! Ах, она не замужем? Они немедленно сообщат в университет. Они должны. Должны! Вы подумайте… выяснить, кто отец?

А тут ещё взрослый, влюблённый не на шутку «отец» принялся умолять. О как они будут счастливы вдвоём, нет, втроём! У них… нет, у него есть всё, чтобы содержать семью. Они поженятся сейчас же и… И она смалодушничала, конечно.

Хорошо, пусть о «поженятся» не может быть и речи, это Софи поняла, когда… «Действительно, а когда?» Когда осознала вдруг, что просто хочет домой, что возлюбленный, который на два десятка лет старше тебя — это лестно, надёжно, это… это слишком серьёзно для неё, юной озорной попрыгушки!

«Замуж не хочу — баста! Баста! Господи, что же делать? Лететь в Париж и делать аборт тоже не хочу — мама очень испугается. Так что? Пройти эти круги ада здесь?»

Словом, сложилось так, что Алекс появился на свет. Софи переехала было вместе с ребёнком к «отцу» — теперь она называла его только так, но у ней быстро пропало молоко. «Отец» нашел няню, нашел и кормилицу. Она сообразила, что они справятся. И тогда…

Софи говорила — ей надо заниматься. Она устала, издергалась. Ей надо сменить обстановку. И старалась улизнуть скорее к ребятам, ночевать почаще в общаге!

Началась дождливая холодная осень, и всё стало окончательно ясно. Софи соскучилась, безумно соскучилась и больше ждать не хотела. Париж зазвучал в ней неожиданно сильно, как звучит флажолет, отвечая на взятый гитарный аккорд. Огромный неуютный и БЕСприютный город, такой чужой, даже враждебный зимой — осточертел. Но главное, она совсем остыла к «отцу». Ей был не нужен нежданный, нежеланный ребёнок и, без сомнения, это «он» во всём виноват. Он её уговорил! Он запугал её, что никогда вообще не будет детей! Пускай расхлёбывает теперь, тем более по этим их советским законам всё равно не дадут малыша увезти в Париж, так не оставаться же здесь жить насовсем? И пусть она — безответственная бестолочь, пусть! Пусть раньше надо было думать. Ну что ж! Ей еще не и двадцати, и если кто-то их них ДОЛЖЕН был думать, то «он». И потому своим папе и маме она просто ничего не сказала.

Когда Софи, оформив наскоро документы и купив на всю оставшуюся наличность бесчисленное множество детских вещичек в магазине «Берёзка», наскоро поцеловала Алекса и «отца», села в