как вам известно, растянуты от Франции до Палестины, от Балкан и до Анатолии. В сложившихся условиях неизбежно встает вопрос о возвращении в Италию войск из Франции и Балкан. Скажу больше, прибывшая в Рим ромейская бригада, которая по плану должна была усилить Русский экспедиционный корпус во Франции, сейчас вынужденно будет переброшена на север Италии.

– Это скверная новость, ваше величество. – Жоффр помрачнел еще больше. – А что, если это все же дезинформация? Нам эта бригада крайне важна во Франции, войск остро не хватает.

– Понимаю, генерал. Более того, войска, которые готовились к переброске из Ромеи в Марсель, будут сейчас отправлены в порт Венеции, а весь плавсостав Италии, который имеется на Адриатике, будет мобилизован для переброски итальянских войск с Балкан на север Италии. Поэтому обращаюсь ко всем соседям в этом регионе с просьбой предоставить для нужд нашего итальянского союзника все возможные плавсредства. Это во-первых. А во-вторых, будьте готовы прикрыть оголяющиеся участки фронта своими войсками.

Италия. Рим. Квиринальский дворец. 24 сентября (7 октября) 1917 года

– Я не могу сидеть взаперти. У меня в эти дни очень обширная программа. Меня ждут во множестве мест, как я туда не приеду?

– Маша, солнце, ты только что пережила покушение, мы знаем как минимум еще об одном готовящемся. Я тебя просил даже к окнам лишний раз не подходить, а ты рвешься куда-то на какие-то массовые встречи. Ты понимаешь, как это опасно?

– Понимаю.

– Похоже, что не понимаешь.

– Это ты не понимаешь! Я не развлекаться еду, меня там ждут…

– Террористы-бомбисты.

– Это мой долг. А бомбы… Что ж, бомбу в нас могут бросить когда угодно. Для этого есть охрана и ИСБ.

– Сегодня тоже была охрана и была ИСБ, а саквояж с бомбой упал нам под ноги.

– И не взорвался.

– Не искушай Господа своим упрямством и легкомыслием!

– Не уподобляйся моей маме, я уже от нее сегодня наслушалась!

– Я рад, что в этом дворце остались благоразумные люди.

Маша устало опустилась в кресло и помассировала свои виски. Присаживаюсь перед ней и беру ее ладошку в свои.

– Солнышко мое, кому и что ты пытаешься доказать? Я же вижу, что ты рвешься туда не только потому, что у тебя есть утвержденная программа. Это из-за слов того сумасшедшего?

Она подняла взгляд, и в глазах у нее была мука душевных терзаний.

– Я – должна, понимаешь? Если я не поеду, то все решат, что я испугалась. Слухи пойдут, усиленные пересудами и сплетнями. Никакой Суворин не сможет прекратить эти разговоры. Тем более в Италии. Если я спрячусь, то мы навсегда потеряем инициативу.

Качаю головой.

– Это безрассудство. Такое же, как выйти на арену Колизея, где тебя поджидают голодные львы. Своей глупой гибелью ты никому ничего не докажешь.

– Твое сравнение некорректно. Да, определенный риск есть, но это всего лишь риск, который присутствует во время любых массовых мероприятий с нашим участием, а вовсе не гарантированная казнь. Возможно, сегодня этот риск немного выше, но не настолько, чтобы я не могла высунуть нос на улицу. Как говорит русский народ: волков бояться – в лес не ходить, так ведь? К тому же если кому-то сильно захочется, то покушение может произойти прямо здесь, во дворце.

Видя, что я молчу, ободренная Маша мягко подводит итог:

– Вспомни, сколько времени мы обсуждали то, что я должна буду сделать и сказать в Риме. И для тебя не было препятствием то, что о готовящемся покушении уже было известно. Это тот одиночка был для нас неожиданностью, но ведь Климович и Ходнев целую операцию готовили для предотвращения именного того теракта, которого вдруг ты начал так иррационально опасаться. Это просто последствие испуга, тот сумасшедший смутил тебя своей бомбой и своими речами. Так что пусть все делают свою работу, а я буду делать свою. А Натали не отойдет от меня ни на шаг.

Мне оставалось лишь буркнуть:

– Если твоя Иволгина кого-нибудь застрелит, с итальянской полицией будешь сама договариваться.

Целую ее руку и говорю хмуро:

– Будь осторожна, прошу тебя.

Маша лукаво посмотрела на меня.

– Пусть они нас боятся. Пришло время взорвать старушку Европу.

Балтийское море. В виду Мемеля. 24 сентября (7 октября) 1917 года

Уже час корабли Балтийского флота обстреливали фортификации Мемеля, снося с лица земли все то, что удавалось засечь наблюдателям на аэростатах и воздушной разведке. И если прошлый обстрел был призван лишь разрушить инфраструктуру порта, то теперь речь шла о планомерном вскрытии систем обороны города.

Адмирал Бахирев поднял воротник, стараясь укрыться от пронизывающего ветра. Уходить в тепло рубки он категорически не хотел, явно демонстрируя команде, что он намерен делить с ними не только славу.

Ничего. Не долго уж осталось.

Кампания этого года на Балтике явно входила в завершающую фазу, и хотелось успеть закрепиться до наступления настоящих холодов.

Еще час, и транспорты с частями Черноморской морской дивизии начнут высадку десанта, открывая тяжелым кораблям доступ в Курш-Гаф, позволяя таким образом русским линкорам начать обстрел Кёнигсберга и поддержать своим огнем наступление на Тильзит 1-го кавалерийского корпуса генерала князя Долгорукова.

Италия. Рим. Вилла Боргезе. Дворец изящных искусств. 24 сентября (7 октября) 1917 года

Национальная галерея современного искусства сегодня была полна посетителей. Разумеется, все они пришли сегодня не наслаждаться произведениями мастеров кисти, а послушать ту, чье имя вот уже два месяца было на устах всей просвещенной (и не только) Европы.

– Дамы и господа. Я рада встрече с вами. Уверена, что здесь собрались настоящие ценители искусства, меценаты, люди