— Надеюсь, все понятно? — спросил он нервно и требовательно, положив руку на локоть Селдена. — Она должна уехать завтра утренним поездом, пока моя жена спит: я не хочу ее тревожить.

Шторы в гостиной миссис Пенистон были опущены в тщетной борьбе с палящим июньским солнцем, и в душных сумерках лица ее собравшихся сородичей омрачала приличествующая тень невосполнимой утраты. Здесь были все: Ван Олстины, Степни и Мельсоны, даже пара-тройка Пенистонов, которые выделялись большей свободой платья и манер, демонстрируя отдаленное родство и более обоснованные ожидания. На самом деле родне по линии Пенистонов придавало уверенности сознание того, что львиная доля состояния мистера Пенистона «вернется в семью», в то время как прямые наследники его покойной супруги находились в подвешенном состоянии, не зная ни о размерах собственного капитала вдовы, ни о его дальнейшей судьбе. Джек Степни, освоившись с новой ролью самого богатого племянника, автоматически взял бразды в свои руки, подчеркивая свою важность более напыщенной демонстрацией скорби и сдержанной властностью манер, в то время как скучающий вид и легкомысленный наряд его супруги свидетельствовали о пренебрежении богатой наследницы к мизерности интересов, поставленных на карту. Рядом с ней расположился старый Нед Ван Олстин. Одетый по случаю несчастья в щеголеватое пальто, он без конца пощипывал свои белые усы, чтобы скрыть нетерпеливое движение губ. И конечно, не обошлось без красноносой, источавшей похоронный дух Грейс Степни, которая горячо прошептала миссис Герберт Мельсон:

— Мне будет невыносимо видеть «Ниагару» в каком-нибудь другом месте!

Послышалось шуршание траурного крепа, и головы немедленно повернулись к отворяющейся двери. Вошла Лили Барт в черном платье — высокая и величавая — об руку с Герти Фариш. Она помедлила на пороге, и на лицах присутствующих дам промелькнула растерянность. Одна или две проявили слабые признаки узнавания, но их приглушили отчасти скорбная обстановка, отчасти неуверенность, насколько далеко зайдут остальные. Мистер Джек Степни небрежно кивнул ей, а Грейс Степни погребальным движением руки указала ей на место рядом с собой. Однако Лили, игнорируя и приглашение Грейс, и официоз Джека Степни, легкой поступью прошла через всю комнату и села на стул, который, казалось, был намеренно поставлен особняком.

Она лицезрела свою родню впервые после того, как две недели назад вернулась из Европы. Но если Лили и почувствовала некоторую неопределенность их приема, то это лишь добавило оттенок иронии ее самообладанию. Шок от тревожной вести о внезапной смерти миссис Пенистон, которую сообщила ей Герти в порту, почти сразу улегся, когда она подумала о том, что теперь наконец сможет расквитаться с долгами. Лили с беспокойством ожидала встречи с тетушкой. Миссис Пенистон яростно противилась отъезду своей племянницы и подчеркивала свое неодобрение тем, что не отвечала на письма Лили из Европы. Уверенность в том, что до тети дошла весть о ее разрыве с Дорсетами, делала перспективы встречи еще более пугающими, и как могла Лили подавить невольное облегчение при мысли о том, что вместо того, чтобы выдержать неприятное испытание, ей придется всего-навсего изящно принять гарантированное наследство? Ей всегда, как говорится, «давали понять», что миссис Пенистон щедро обеспечила свою племянницу, потому в сознании Лили это понимание давно кристаллизовалось в реальный факт.

— Конечно, ей достанется все, не понимаю, зачем здесь мы, — сказал нарочито громко мистер Джек Степни Неду Ван Олстину.

А тот протестующе пробормотал:

— Джулия всегда была справедливой женщиной, — что можно было истолковать и как согласие, и как сомнение.

— Ну, всего-то около четырехсот тысяч, — зевнул мистер Степни, а Грейс Степни, в тишине, которая установилась, едва адвокат предупреждающе откашлялся, всхлипнула:

— Всё тут, до последнего полотенца… Мы с ней вместе перебирали их в тот самый день, когда…

Лили, угнетенная спертой атмосферой, в которой висел удушливый запах траура, рассеянно повернулась к адвокату миссис Пенистон, который, скорбно нависнув над булевским инкрустированным столом, принялся тараторить преамбулу к завещанию.

«Точно на проповеди», — подумала она, попутно удивляясь про себя, где это Гвен Степни нашла такую кошмарную шляпку. Потом она заметила, как раздобрел Джек — скоро объемами догонит толстяка Герберта Мельсона, вот он сидит, всего в нескольких шагах, и прерывисто сопит, опираясь затянутыми в черные перчатки ладонями на набалдашник трости.

«Интересно, почему богатые непременно толстеют? Наверное, оттого, что им не о чем беспокоиться. Если наследство достанется мне, то нужно будет следить за фигурой», — думала она, пока адвокат бубнил, блуждая в лабиринте пунктов и подпунктов, перечисляющих имена наследников и наследниц. Первыми шли слуги, затем немногочисленные благотворительные учреждения, за ними чреда отдаленных Мельсонов и Степни, которые оживлялись, заслышав собственные имена, а после снова впадали в состояние апатии, подобающей сему торжественному моменту. Были названы Нед Ван Олстин, Джек Степни, парочка кузин, по нескольку тысяч каждой, и среди них, к удивлению Лили, не было Грейс Степни. Затем она услышала собственное имя: «Моей племяннице Лили Барт — десять тысяч долларов…» — и адвокат снова заблудился в извивах невнятных перечислений, из которых заключительная фраза вынырнула с поразительной отчетливостью: «…и все остальное мое имущество завещаю моей дорогой кузине и тезке Грейс Джулии Степни».

Послышался приглушенный вздох удивления, головы резко повернулись в одном направлении, траурно-креповые фигуры подались туда, откуда мисс Степни простонала, что «она недостойна», изливая свое ничтожество в скомканный шарик носового платка с черной каймой.

Лили не участвовала в общем порыве, впервые чувствуя крайнее одиночество. Никто не смотрел на нее, казалось, никому нет дела до ее присутствия, она погружалась на самое дно незначительности. И вслед за ощущением всеобщего равнодушия возникла острая боль обманутых надежд. Лишили наследства — ее лишили наследства — ради Грейс Степни! Лили поймала сочувственный взгляд Герти, задержавшийся на ней в отчаянном усилии утешения, и этот взгляд привел ее в чувство. Она должна кое-что сделать, должна — прежде чем покинет сей дом — сделать этот жест, вложив в него все благородство, на которое только способна. Она подошла к группе, окружившей Грейс Степни, и протянула той руку со словами:

— Дорогая Грейс, я так за вас рада.

Остальные дамы расступились при ее приближении, и вокруг нее образовалась пустота. Когда Лили повернулась, чтобы уйти, пустота стала еще шире, и никто не шагнул вперед, чтобы ее заполнить. Лили помедлила, оглядевшись по сторонам, спокойно оценивая ситуацию. Было слышно, как кто-то спросил о дате завещания, затем долетел обрывок ответа адвоката, что-то про внезапный вызов и «прежний документ». Затем мимо нее прокатилась волна уходящих. Миссис Джек Степни и миссис Герберт Мельсон стояли на крыльце в ожидании автомобиля, эскорт сочувствующих усаживал Грейс Степни в экипаж, хотя она жила на одной из соседних улиц, а мисс Барт и Герти оказались почти совсем одни в лиловой зале, которая в душном сумраке еще более обычного походила на ухоженный фамильный склеп, куда только что водрузили на вечное хранение последний труп.