герой сна, не понимаем окружающими и объединяет их только в интересе к его личности, обокраденной как бы в бане. Но и тут нет единодушного неодобрения, людьми говорится первое, что сказалось, никак не относящееся к делу. Сон меркнет. И наяву мысль где-то тут затухает. Нет, никогда я не жил в провинции и, пока на «Тайной вечере» каждый отыскивает Иуду, и не надо никуда в здешнюю провинциальность.

Эллочка, несмотря на ночное нездоровье, с самого утра куда-то убежала, а Верочка лежит в постели и пропускает день рождения своего племянника. В середине дня приходит Тамара, я слушаю приемник, и об Ежи Папелюшке говорят только, что он должен был в Рим уехать учиться дальше. Впечатление такое, что это кто-то за стенкой слушает приемник и врывается в сон передача радио. Солнечный ясный день, вспоминается «Похвала тени», в этом смысле это философия. А мне обещал Кира дать прочесть еще «Философические письма» Чаадаева <под редакцией> Гершензона. Это уже покруче. Верочка принесла два журнала со статьями о В. Хлебникове, еще к пятидесятилетию со дня смерти. Статьи хорошие, в семьдесят втором – семьдесят третьем я их не читал. А. Лейтеса «Хлебников – каким он был» в (1.73) «Новом мире» и О. Самородовой «Поэт на Кавказе» – в «Звезде» (№ 6, 1972 г.). Недавно Канада передала воспоминания об А. Крученых Владимира Казакова, тоже несколько раз упоминался В. Хлебников. Непонятно, почему этот очерк передали в разделе «Разбор писем».

Совсем тихо. Дело перед тремя. Боясь нарушить тишину, ловлю первый звук. Какой он будет? Слышно, как горит газ, да я хожу неторопливо по кухне. День, и кто-то вызывает лифт. Лифт отправляется – включается холодильник. Но прежде всего где-то хлопает дверь. Все вспоминаю, как под Гатчиной стоял в холле В. Пятницкий, ожидая, пока меня приведут. С ним были Ваня и Мила. Я все понял, когда из носка выпал баш и лежал тут же между нами на полу, когда я наклонился, чтобы его поднять. Более великого художника я не видел. Мне дали свидание надолго, и никого не было посторонних, это был не день свиданий. Мы долго говорили, но я ничего не запомнил, кроме того что я много говорил о Миле. Выпили за этот разговор две бутылки вишневой, курнули. Я еще и не догадался, что Мила расстается со мной, но я очень просил за нее, как будто от Володи Пятницкого и Вани зависели наши судьбы.

Приезжают Сережа с Олей в конце этой недели. Сегодня вторник. Для юбилея кое-что делается само.

Выварил чай, вычистил желудок. Теперь готовлюсь пить. Мама должна позвонить, а без ее звонка я ничего не начинаю, т. е. не прекращаю жизнедеятельность всякую, не ложусь спать. Сегодня день такой, что мне только спать днем и ночью. Чай можно сварить и без согласования. «Аютинская чаеразвесочная ф-ка, г. Шахты», только на этикетке это без сокращений и выходит еще короче, лаконичнее. Звонила Оля, сказала, баул загрузят чаем, посмотрим, какие чаи в Москве. Ничего так нового нет у мамы, ночь не спала, болела нога. Приезжают в субботу, рано утром. Может быть, нужно комнату снять. И переход к полному счастью – мама звонит, когда курю крошечный косяк, последнее, что из мешка натряслось, а недельный запас еще не тронут стоит. Кира-то спит, наверное, после ночной смены – говорю ей. Она соглашается. Не будем ему еще часа два звонить – пусть выспится.

Он на день рождения подарил мне книгу «Лесков. О литературе и искусстве». Лесков и Хлебников – две разные эпохи. Хлебников был бы по возрасту примерно как моя бабушка. Татлин. Таких художников, как Филонов и Татлин, у Лескова не было. Лесков – это подарок на поддержание духа, ведь как Лесков поддерживает! Мы живем через эпоху от того времени, а кажется порой, что через сто эпох. Я думаю, что Хлебников пережил только перенесение столицы в Москву, но круг Темэя таким образом замыкается. Я думаю о Ленинграде и городе Леон, тоже бывшей столице Никарагуа. Почему не перенесут обратно столицу, ведь Манагуа очень разрушен землетрясением семьдесят второго года? Раньше со мной говорить было небесполезно. Я даже миф придумал про афганскую девочку, которая хотела себе и переписываться с каким-нибудь русским мальчиком. Но так как она хотела им руководить и знала твердо, что они встретятся и что Афганистан будет советским, она выболтала под то какие-то параллельные государственные планы насчет Никарагуа, а мальчик, не будь дурак, много для своего возраста читав, расшифровал и дешифровал эту ее ошибку, в которой и проявилась ее не по летам ранняя осведомленность о делах другого конца света. И мальчик стал здесь постепенно Художником, но, в общем, он устроился ждать, как это будет. А пока замечал лишь, как те люди, что могли бы с ним дожить до радостной минуты, постепенно, один за другим, приказывали долго жить. Наконец они встретились, молодая женщина хотела посмотреть на дело рук своих, раком запячиваемого в близкое будущее своего адресата. Но не тут-то было. Он одно это и помнил всю жизнь, да еще расцвечивал это ожидание и предчувствие разными рассказами о предстоящих землетрясениях и других бедствиях. И он спрашивал: Магдалина, ваш метод помогает делать предсказания? Голыми руками его стало не взять, а так он, вполне готовый, вполне дикий, ей подходил и казался подходящим. Хлебников среди дикарей – сотрудников КавРосты. Он оборванный и бородатый – он цивилизованный человек среди аборигенов, как Миклухо-Маклай среди новогвинейцев.

Кто же это проболтался? Может быть, она рвала и метала? Или ей просто все это было удивительно? Может быть, она и хотела видеть тебя вживленным в сумасшедший дом, сидящим и ждущим ее прихода? Какой-то «Мастер и Маргарита». Кто мастер? Это уже мне не очень понравилось, Наташкин апломб весь из одной фразы был понятнее. Она так ничего и не сказала, взяла книжки, попросила потом их послать в Дамаск и через Дамаск уехала на новую родину, во Францию, куда-то на юг. Это легенда.

Я ее дяде сказал, вы – грек, а турок уже приходил и дал нам опиума-сырца. Что же оставалось сказать? Что никакой Никозией, тоже начинающейся на НИК-, они меня не отвлекут от знания о важном, происходящем действительно. Повторить ли ей за отцом, что никаких киприотов нет, а есть греки и турки? Наверное, не стоило. Но с дядей-то мы успели на все эти темы переговорить. Кстати, чего я не мог, так это говорить