пять московского. Мы с чаем. Я первый встаю во дворе, исключая тех, кто вообще не спал. И мое окно светится в ночи, как знак какой-то новости, а новости и нет. Шведских журналистов не допустили к Ярославу Сойферту, без мотивировки. Эти пачки чая, каждая, как дом или государство. Есть такое государство – «чай», или они прообразуют какие-нибудь страны с карты мира? Заказала Вера два экземпляра «Эликсиров сатаны». Один, чтобы Кире подарить. Купила очень большой том А. Платонова. Сейчас достала себе печатать срочно детектив, и О. Мандельштам откладывается. Сейчас четыре градуса тепла. В Индии, в штате Мадохья-прадеш отравились двести человек испарениями синильной кислоты. Руководство завода арестовано, число жертв может быть и большим. Шестьсот с лишним человек умерло от этого отравления.

Все-таки не мог удержаться и съездил к Кире в воскресенье под вечер. Спокойно, сидя доехал до Веселого Поселка, там немного прошелся по бульвару и был у них дома. Сразу новые книги и «Дневник» мой, который я сам принес. Кира готовит плов с гречневой кашей, т. к. риса дома нет. Он кладет в мясо так много специй, добавляет даже аджику, что на другой еще день от тебя пахнет этим блюдом. Мы выпиваем сухого вина и потом чая, и чай, «тридцать шестой», вдруг оказывается чудесно действующим. Слушаем музыку, когда доигрывает Сонни Роллинс, я ухожу. Кира говорит, что Эллочка собирается в Москву и может купить мне там «Корейское искусство» Глухаревой, якобы там эта книга свободно продается. Стоя добираюсь снова до Будапештской и быстро прохожу по нашей улице, спеша домой. Вера на следующий день уезжает к маме и останется ночевать, я один, который уже раз?

Уже третий или четвертый день все продолжает таять. Во вчерашней газете заметки о землетрясениях в Магаданской области и в океане, недалеко от Курил.

Девятого передают, что произошло землетрясение около Неаполя, какой силы – не расслышал, больших разрушений и жертв нет. Вспоминают предыдущее – были жертвы, много бездомных. А больше опять ничего. В Индии число погибших от отравления превысило две тысячи пятьсот человек. Компании предъявили иск на пятнадцать миллиардов долларов.

Десятого – день Кипра.

При плане бы можно. Законы военного времени не введены, всем нам светит проснуться один раз афганцами. Беру носки. Все реакции замедленны, и я неделю не одевал ничего на ноги. А на улице мороз около десяти градусов, и наше помещение остывает, тем более что топят не так уж жарко. Еще ничего не писали о перевороте в Мавритании – уже пять дней прошло. Президент арестован в Нуакшоте, куда он вернулся из Бужумбуры, Бурунди. Премьер-министр захватил власть. Все спокойно.

Запустили «Вегу-1» на Венеру и для наблюдения кометы Галлея. Вот то, что нужно отметить в дневнике – вчера Миша с Леной отобрали пять из моих работ для того, чтобы повесить их у себя дома. На одном большом листе староладожская церковь, такая, как на рисунке в этой тетрадке, в начале. Другой большой лист с крупными цветами, я не могу что-то узнать по описанию, и три работки абстрактные, маленького формата. Наконец-то меня берут. Сколько я времени этого ждал? Я уже много лет зарабатываю на существование этой переменой живописи на литературу, но никогда еще так наглядно это не становилось. Даже когда я Вербовскому отдавал тексты текущих соображений, а деньги брал под живопись, которую всю свозил к Володе Эрлю и никто больше ее не брал. Еще одна фаза упрощения отношений. Мы теснее связаны теперь, лучше отношения между нами. Куда-то пропал Боря, так долго он не появляется, что создается впечатление, что он куда-то уехал. Или переехал и не может наладить жизнь на новом месте. Или далеко где-то дом нашел. М. б. болен? Неоткуда узнать. Киру приглашает Юра. Новости никакие до нас не доходят. Показывали фильм – я не видел, где снимали Галецкого, Рухина, Есауленко, Белкина с соответствующим текстом. Кривулина и Куприянова обвинили в графоманстве.

Когда все окна угаснут, можно будет присесть и немножечко подумать. Теперь все окна не гаснут никогда. Во всем обилии окон, видимых у нас, всегда находятся такие, что светятся всю ночь. Не значит, что думать вовсе невозможно, но думается на ходу. Мне все представляется, что я какой-то дервиш, и это кажется очень правдоподобным. Ощущение, что я прав, не отпускает. Мой картографический почерк. Заметки день за днем, когда к чему-то придем, они никогда не опаздывают произвестись. По объему заметки я уже представляю, насколько назрела необходимость новой новости. И мне кажется, чтобы мне грудь полностью наполнить свежим воздухом последних известий, должно бы многое случиться. Аппетит ненасытный, это известно. Но ведь со своей покалеченной спиной, я еще и не имел бы сил дышать полной грудью. В монахи не берут калек. Дервиши, интересно, бывали покалеченные? Зарываюсь все глубже в дервишизм и ничего не могу поделать с собой, с этим несоответствием этапу временному. Вот что значит иметь В. Арсеньева и Сервантеса, а зачитаться Яном да Миклухо-Маклаем. Вот еще мысль, выраженная целиком. Накапливаются впечатления у одного человека и разряжаются под то, что происходит во внешнем мире внезапного, значительного. Мне могут сказать, что – но так меня кроме плана ничего и не интересует? Отвечу – землетрясения тоже интересуют. Вообще бы книгу Болта «Землетрясения, тайфуны, цунами» я предложил бы расширить за счет еще прочих стихийных бедствий, а также войн региональных, революций, народных, переворотов, военных и т. д. Следующей фазой моего мышления будет преодоление ограниченности и этой формулы или видение ряда значимых событий, продолженного дальше. В будущее так или не так заглядывали будетляне? Кажется, совсем не так. И здесь белой вороной быть? Близится столетие величайшего русского дервиша – В. Хлебникова. Что-то, что-то предельно значительное приурочивается к этой дате. Тут все должны бояться ошибиться или быть односторонними. Время для окончательного прозрения и время наивысшей устойчивости озаренности. Всякий должен приготовиться к великому столетию со дня рождения. Все в этом году празднуют день Победы над фашистской Германией, так что год будет действительно радостным. Проблески. все это в целом, я имею в виду весь этот дневник, я хотел бы назвать проблесками мысли и еще чего-то. Девятнадцатого сообщают, что убили в Риме Измаила Дервиша, члена руководства ООП.

Пустота, кажущееся ничегонеделанье, праздность, а оказывается, что проделано было что-то такое значительное, чего с лихвой хватит для поддержания моего существования, для продолжения жизни. Страна мороженой самобытности. Все превращается в гигантский