— Господин, тайджуты под предводительством двух братьев, Таргютая и Тодьяна, тридцать тысяч всадников идут на тебя войной. Они поклялись, что уже сегодня ты погибнешь!

Друзья побледнели и вскочили на ноги, а потом уставились на Темуджина, ожидая приказа, а он спокойно разламывал хлеб, потом протянул чашу Шепе Нойону, и тот, страшно удивленный, наполнил ее кумысом. Темуджин передал чашу шумно дышащему гонцу с растресканными губами и заставил его выпить. Наконец Темуджин спросил:

— Как далеко они от нас?

— До полудня они могут быть здесь, — всхлипнул юноша.

Темуджин пожал плечами, поднял глаза, а потом слабо улыбнулся своим растерявшимся нокудам:

— Почему бы нам не закончить с едой?

Одни за другим бледные друзья заняли свои места рядом с Темуджином. Он дал знак, все вокруг замолчали и с трудом приступили к еде. Темуджин, казалось, о чем-то задумался, а потом, взглянув на друзей, сказал:

— Прошлой ночью было очень холодно, мы должны быстрее перебираться на зимние пастбища. Иначе за нами помчатся снег и лед, как хищные волки. Наша долина со всех сторон защищена от резких ветров, но вчера днем, когда начало пригревать солнце, ручей был покрыт коркой льда.

Ему никто не ответил, и все с волнением посматривали друг на друга. Их властелин приучил их к дисциплине, и все ждали, что же он им скажет. Джамуха побелел сильнее остальных, и в его глазах, устремленных на Темуджина, можно было прочитать решимость, спокойствие и грусть.

Покончив с едой, Темуджин поднялся и вышел из юрты. Светило бледное солнце. Трава в долине уже побурела. Неподалеку паслись тысячи лошадей, коз, овец и коров, среди которых маячили верблюды. Рядом с юртами горели утренние костры. Громкие крики пастухов поднимались в утреннем воздухе к чистому небу. У костров хлопотали спокойные женщины, играли дети, а воины точили мечи и сабли, боролись друг с другом, чистили коней и стреляли в цель из луков. Время от времени раздавался громкий хохот.

Темуджин задумчиво ковырял в зубах соломинкой. Рядом с ним стояли готовые ко всему его друзья, ожидавшие его приказа.

Никому не было известно, о чем думал Темуджин. А он пытался найти выход из положения. Сначала он решил удрать, так как понимал, что для сражения у него слишком мало людей, но в этом случае пришлось бы бросить стада, богатство, женщин и детей — все, что ему удалось приобрести. Если он решит остаться и принять сражение, это наверняка закончится тем, что их окружат, убьют его воинов, а самого возьмут в плен, где его ожидает страшная судьба. К какому бы он ни пришел решению, его ждал один и тот же конец. Темуджин взглянул на солнце. Вскоре тайджуты окажутся здесь, и ему следует начать действовать. Его высокая фигура, казалось, начала вибрировать от прилива жизненных сил. Он обратился к нокудам с кратким приказом.

Нокуды разбежались и стали раздавать команды громкими властными голосами. Темуджин быстро направился к юрте матери. Она следила за тем, как готовят пищу для его жены Борте и для служанок. Борте мучилась от постоянной тошноты, и ее мало интересовали домашние дела, потому что она считала, что ей следует сохранять силы для более важных дел.

Оэлун увидела сына, нахмурилась и холодно сказала:

— Твоя жена все еще спит, и мне пришлось готовить для тебя и твоих нокудов. Если бы ты не был в восторге от ее тела, ты бы ей объяснил — что к чему.

Темуджин улыбнулся и ласково коснулся руки матери. Он не переставал восхищаться ее статью, гордым лицом с гладкой кожей, аккуратно заплетенными черными с сединой косами. Вдова и мать повелителя племени варваров, она оставалась красивой женщиной, и в ней чувствовалась порода и благородная кровь. Держалась Оэлун всегда с огромным достоинством. Когда Темуджин прикоснулся к ней, она заморгала и отступила от него на шаг.

— Что ты хочешь от меня, Темуджин? — спросила Оэлун, которая не могла забыть Бектора, убитого ее сыном.

С тех пор она больше никогда не называла его сыном, и ее глаза не сияли для него тепла. Но на этот раз Оэлун сразу почувствовала, что сын пришел к ней по очень важной причине.

— Мать, мы на краю. Вскоре тайджуты и мои любимые родственники будут здесь, и прежде чем солнце начнет клониться к западу, мы станем или победителями или побежденными, и тогда я буду мертв. Послушай меня внимательно, а потом собери женщин и детей и расскажи им, что следует сделать.

Мать неохотно склонила голову, но внимательно выслушала сына.

Ее поразило спокойное выражение его лица и тихий медлительный голос, которым он передавал ей свои распоряжения. Когда Темуджин закончил речь, она внезапно подумала: «Я родила необычного сына!»

На его лице выделялись широкие, резко очерченные скулы. Весь его облик говорил о его твердом характере, а сильная и стройная фигура словно подтверждала, что он хороший воин.

— Все, что ты сказал, будет сразу исполнено, — заявила мать, но ее голос выдавал волнение. Сын, покинув мать, направился в юрту к Борте.

Борте спала на ложе, устланном мехами, подложив маленькую ручку под щеку, распущенные волосы покрывали ее шею и грудь, словно темная сверкающая накидка. Во сне женщина улыбалась, и улыбка была весьма соблазнительной. Темуджин долго смотрел на жену, любуясь тем, как вздымалась с каждым вздохом высокая грудь. Он смотрел на красивые округлые бедра и на темные густые ресницы, бросавшие тень на детски пухлые щеки. Потом Темуджин отвел от нее взгляд и вздохнул, вспомнив женщину с золотыми волосами. Он вытащил кинжал, подкинул его на руке, и затем нежно разбудил жену. Борте пробудилась быстро, улыбнулась мужу и завлекающее развела руки. Темуджин встал рядом с ней на колени и поцеловал ее в шею, а потом в губы, однако, увидев его взгляд, Борте перестала улыбаться и быстро села.

— Что случилось, мой господин?

Он ей все рассказал, и когда рассказ был закончен, Борте побледнела, а губы ее приобрели синюшный оттенок. Темуджин положил рядом с женой кинжал, и она тупо уставилась на оружие.

— Если меня убьют, ты и все остальные женщины станете пленницами. Ты должна мне обещать, что вонзишь кинжал себе в грудь, чтобы тебе, моей жене, никогда не лежать в постели другого мужчины, а моему ребенку, которого ты носишь под сердцем, не стать рабом тайджутов.

Глаза Борте расширились, и она побледнела еще сильнее и, не отрываясь, глядела на кинжал.

Темуджин заключил Борте в крепкие объятия, стал ее страстно целовать, приговаривая:

— Борте, моя любовь, моя жена!

Однако ему все время почему-то казалось, что он целовал губы другой женщины. Борте рассеянно отвечала на его поцелуи, продолжая как заколдованная смотреть на кинжал.

— Борте! Дай мне обещание! — сказал он, отпуская ее из объятий.

Улыбнувшись и погладив его шею, она одарила его честным взглядом:

— Мой господин, неужели ты сомневался, что я поступила бы иначе, если даже ты не отдал бы мне подобного приказания?!