Боксера и Палыча — так звали его друзей. Первый с горя повесился, а второй сел в тюрьму на двадцать лет.

— А я сразу понял, кто есть Палыч, — встрял Коля. — Поэтому пристально за ним наблюдал. Дед в змеюшник ходил после обеда и дразнил черно-красного аспида вилкой. Потом он ее завернул в пакет, положил в карман и ушел. Я хотел сообщить об этом Маркову, но он очень невежливо со мной разговаривал, и я решил ему не помогать.

— Деда, зачем ты дразнил змею? — затрясла Палыча за руку Стефания.

— Он хотел убить Витаса при помощи яда, но тот на него не подействовал, — опять не смолчал Корягин. — Дед твой мстил Латышу таким образом. Отбирал самое дорогое, чтоб тот страдал. Но я не исключаю того, что он его выманивал. В Европу не попасть — визу не дадут, а сделать так, чтобы враг прибыл в нужную географическую точку, это попробовать можно.

— Пошел ты в задницу, Коля! — рыкнула на него девушка. — Марков, это ведь не так? Мой дед не мог… Он не убийца!

И снова Корягин не дал себя заткнуть:

— У вас с Витасом были какие-то шуры-муры до встречи. Я следил и за вами (обожаю развлекать себя таким образом), и вы перемигивались!

Даже переписывались, — впервые заговорила Рая. — Записки передавали друг другу. Витас из-за Стефании в Таиланд прилетел.

— Она что, тоже в сговоре? — спросила Наташа.

— Нет, она, скорее, жертва, — встал на защиту любимой Эд. — Дед воспользовался ею, чтобы заманить Витаса в Таиланд и убить!

— Ты хотя бы помолчи, — попросил Боря. Все шло не так, как он планировал. Теперь он понимал, что нужно было отменить общий сбор, чтобы он не превратился в балаган! — Иван Павлович, почему вы сменили фамилию? Были Михеевым, а стали Баландиным? Я думал, вы дед Стефании по отцу, вот у вас и фамилии одинаковые, но у вас дочь.

— Ты, Боря, меня обвинениями закидываешь только из-за этого? Захотел — изменил.

— Дед давно это сделал, — поддакнула Стефания. — Когда из Сибири переехал в Калининград.

— Не хотел, чтоб меня кто-то узнал по фамилии, — пояснил Палыч. — Мои ровесники до сих пор помнят то преступление. Его называли делом комсорга Михеева. Меня многие знали как заводского председателя ВЛКСМ. Им я для них и остался. И, переехав ближе к дочке, я взял фамилию ее мужа. Мог другую, но захотел эту… Змею подразнил тоже по этой причине — захотел! Что Витас сын Латыша, не знал. А самого Латыша видел больше тридцати лет назад, и тогда он был молодым мужиком уркаганского вида с выбитыми зубами и сломанным носом. Я давно думать о нем забыл. Надеялся, что сдох. А он, скорее всего, думал, что я все еще сижу, мне ж пожизненное давали.

— Но изменили меру пресечения на более мягкую, знаю.

— А теперь скажи, Марков, хоть одно доказательство моей вины есть?

— А я еще не обвинял тебя, Палыч, ни в чем. Ты не путай!

Марков взял папку, в которой лежали распечатанные фотографии. Там были и кадры с мест преступлений, и копии паспортов, и результаты медицинской экспертизы. Он будет давить на преступника, пока тот не сознается. В крайнем случае, пойдет на ложь. Блеф, в его случае.

— Борис, я могу получить назад свой паспорт? — обратилась к нему Алия. Он все еще его держал при себе.

— Да, конечно, гражданка Кривоногова, в девичестве Галиева. — Он достал паспорт Али. — Не ваш ли отец был младшим братом Марата Галиева, друга Палыча и Латыша?

Она встала, молча выдернула паспорт из его рук.

— Папа ваш, Ильяс, погиб при странных обстоятельствах, так? В Латвии, куда он в командировку отправился. Его убили, закопали, и тело пролежало в земле несколько лет. Хотите, я скажу, кто его убил? Латыш! Но после того, как Ильяс напал на него, чтобы отомстить за брата.

— Она тут ни при чем! — выкрикнул Палыч. Спокойствие стало ему изменять: — Дети за отцов не отвечают.

— Да? Почему же Витас ответил? Он ничего дурного вам не делал… — Он оперся на стол кулаками и навис над Палычем: — Вы думали, что, поменяв фамилии, отвели от себя подозрения? Ладно девчонка, она жизни не знает, но вы…

— Повторяю: Алия тут ни при чем.

— Значит, Палыч, ты все дело провернул?

— Да.

Алия вскочила с криком:

— Молчи, дядя Ваня! Марков никто! И у него нет доказательств!

— Получить их будет нетрудно, взяв образцы ДНК у вас обоих, — парировал Боря. — На ноже, которым был убит Иво, остались частички кожи преступника, — это было ложью, или, как считал сам Борис, блефом. — Он плохо его протер, прежде чем надеть перчатки. А сейчас я расскажу, как были убиты отец и сын Густавсены. Для наглядности покажу картинки…

— Заканчивай, Марков, этот балаган, — оборвал его речь Палыч. — Разгоняй зрителей. Останемся один на один, и я все тебе расскажу.

— Признательное будете писать?

— Да. Это я убил Густавсенов. Через аккаунт внучки заманил Витаса в Таиланд, кончил его, а потом отца. Он был целью. Он лишил меня всего, друзей (с младшим Галиевым мы тоже были близки), свободы, репутации. Нормальной жизни!

— А вы его сына.

— Убивать его я не собирался. Угрожал вилкой с ядом, хотел, чтобы Витас вызвал отца в Таиланд. Тот начал со мной драться и выпал. Больше при свидетелях я ничего не скажу.

Марков объявил, что все могут расходиться. Никто, кроме Раи, Наташи и Валеры, не хотел покидать офис. Пришлось некоторых выталкивать. Сложнее всего было избавиться от Алии. Она подавала Палычу какие-то знаки, что-то шептала, пока он сам на нее не рявкнул:

— Уйди!

— Ничего не подписывай, дядя Ваня! Они тебя сгноят в тайской тюрьме…

— Нет, сядет он в российскую, — бросил Борис. — Я позабочусь об этом.

— Да кто ты такой, мистер Пилюлькин?

— Я адвокат. И неплохой. Иван Павлович станет моим клиентом. Если согласится, конечно, — старик кивнул. — А ты бы послушала дядю и свалила отсюда, пока мистер Пилюлькин добрый.

Когда все ушли, Палыч устало опустился на кресло, налил себе воды, выпил.

Это ведь не вы? — спросил у него Марков. — Разговор конфиденциальный, можете не врать мне. Официальное признание мы обговорим позже.

— Витаса я. Не намеренно. Как и сказал. Он решил геройствовать. Выбежал на балкон, намереваясь спрыгнуть. Но яд действовать начал, и у него голова закружилась…

— Он крикнул: «ПОЩАДИ!» Было такое?

— Да. Я протянул руку, чтобы придержать его, а он решил, что я толкаю. Дернулся назад и выпал.

— Вы ушли не сразу?

— Почему же? Тут же убежал. Я был