— Потом узнаешь, какие я тебе сказки рассказываю.

— Ладно, посмотрим. Скажите лучше, где мы?

— На колокольне.

— Ничего не понимаю. Вы танк мой видели? Живой кто остался?

— Твой боец тебя здесь спрятал, разбитной такой парень с ожогом на лбу, меня попросил посмотреть за тобой. Я согласилась. Он последнюю козу в нашем селе спас, остерег на луг ее пускать, там, оказывается, минное поле. Кто, когда успел там мины поставить, ума не приложу, а через наше село всю ночь германские танки шли, ты-то без сознания лежал, ничего не слышал. Эх, веселая выдалась ночь на Ивана Купалу!

— Всю ночь немецкие танки шли? Ничего не путаете? Может, грузовые автомобили?

— Как же я могу путать? Монолитная, как скала, каменная колокольня всю ночь так тряслась, словно она на самом деле картонная. Я таких огромных чудищ с пушками и на гусеницах в жизни не видала.

Шилов снова резко приподнялся на локте, едва не опрокинув ковш с горячим отваром на подол Марии Ильиничны. Она едва успела придержать посудину за разболтанную ручку.

— Да? А вы не видели девушку с собакой?

— Нет! Твой боец тебя на плечах сюда притащил. С ним никого не было.

— Позовите его!

Мария Ильинична вдруг резко поднялась и горестно покачала головой. Шилов вопросительно уставился на нее.

Лицо пожилой женщины смешно сморщилось.

— Не могу. Басурмане его схватили и в соседский хлев заперли. Коровы у соседей давно нет. Съели!

— Какие еще басурмане?

— Фашисты злые, а говорят по-русски. Страсть! Меня из дома выгнали, а сами в моей хате поселились. Они там, а я, значит, здесь, на колокольне.

Шилов, застонав, уронил голову на солому. Мария Ильинична наклонилась и ласково провела ладонью по его волосам, коротким и непокорным, как колючки ежа.

— Лежи, милый. Тебе лежать надо!

— Колокольня. А почему картошкой гнилой пахнет?

— Так это, советская власть храм взорвала, а из колокольни овощехранилище сделала. Немцы пришли, обещали храм восстановить. Обманули!

Шилов вдруг поднял подбородок и немигающим взглядом посмотрел вверх, туда, где в полумраке светились таинственные каменные своды. Сельчанка с беспокойством заглянула ему в лицо.

Его губы вдруг вначале плотно сжались, а затем упрямо разомкнулись.

— Мария Ильинична, я верну вам ваш дом.

— Да лежи ты. Перебьюсь я. Слаб ты еще!

— Не понимаю, что происходит. Кулаки силой наливаются!..

— Ага, ежик, почувствовал? Скоро ты, милый, будешь не ежиком в норе, а Мишей Зверобоем в лесу, понял?.. Не понял?.. Ладно, пей отвар, потом поймешь. Нос не вороти, пей. Кому говорю?.. Маленькими глотками, вот так. А я тебе пока в самом деле сказочку расскажу. Запомни ее, мальчик, на всю жизнь, а жизнь у тебя будет долгой, помни мое слово. Так вот. Жил-был Лис…

Поначалу сверкавшая серебром лунная ночь вдруг поблекла. Пришли легкие тучки и заслонили половинку луны.

Из раскрытого окна хаты сквозь легкие занавески лился рассеянный электрический свет, а вместе с ним — густой бас Федора Шаляпина. Черная деревенская ночь, луна и бас Шаляпина органично дополняли друг друга.

Шилов в танкистском комбинезоне с ломом в руках, пригнувшись, тихонько прошел под окном, миновал какие-то корявые яблони, пролез в пролом забора и оказался у шероховатой стены скособоченного хлева.

— Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зеленая, сама пойдет…

В такт мелодии Шилов подцепил ломом сгнившую доску и надавил на лом. Доска жалобно хрустнула.

— Эй, кто там ломится?

— Я, Седов, я. Давай, надо выбираться. Слышишь?..

Доска вдруг с громким визгом выскочила из пазов. Шилов присел у стены и настороженно огляделся.

— Ах, токари мы! Гвоздь ржавый попался…

Как нарочно, в этот момент ветер прогнал тучки. Половинка луны ревниво осветила землю, как будто проверяя, что изменилось на поверхности земли, пока ее лик был вынужденно прикрыт пепельной вуалью.

— Быстрее, сержант. Выходи! Луна светит. Мы с тобой как на ладони!

Седов ужом проскользнул между доской и балкой в узкую щель, которую Шилов проделал ломом, выпрямился и обрадованно схватил Михаила за плечи.

— Здорово, лейтенант!

— Здорово, сержант. Кто там следующий?

— Нет там никого.

— Как нет? Где Варя?

Шилов попытался заглянуть в проделанную щель. Седов, взяв за локоть, остановил его.

— Варя убежала за Лаской.

— За Лаской?.. Как за Лаской?.. Так Ласка же…

— Жаль, не к нам за лаской! — вдруг с язвительным смешком сказал сзади густой баритон.

Шилов и Седов вздрогнули от неожиданности и обернулись. Перед ними с пистолетами в руках стояли два упитанных эсэсовских танкиста в форме.

Эсэсовцы дружно загоготали. Один из них, коренастый рыжий крепыш с шеей борца, ухмыляясь, повернулся к своему напарнику — глазастому курчавому высокому брюнету с изящным юношеским торсом, но непомерно широкими, как у матерой женщины, бедрами.

— Гриша, а хто сии хлопцы? — сказал он своим неподражаемым баритоном.

— Как хто, Василий? Советские танкисты!

Василий картинно почесал дулом парабеллума свой стриженый затылок.

— Броня гремит, сверкают пятки быстро?

— Ага, их гимн!

— Жил-был лис, — вдруг сказал Шилов. — Смелый он был и умный, но медведя не любил. Медведь вечно спит, а мед в берлоге пропадает. Возле берлоги застыл огромный валун. Лис решил так: пока медведь спит, бочку с медом выкачу, валун качну, он выход завалит и медведя там похоронит. А мед можно будет обменять на курятину и яйца — любимое лисье лакомство…

Василий кивал головой, как будто в знак одобрения, но было видно, что слушать сказку у него не было сил. Григорий вдруг ударил Шилова носком ботинка, целя в живот.

Шилов, оборвав себя на полуслове, предупредил ленивый и потому слишком заметный удар. Михаил ловко поставил футбольную подсечку. Григория бросило назад и вбок, он завалился в густые кусты смородины.

Шилов дикой кошкой прыгнул на Василия, но тот вдруг, присев на корточки, цепко схватил его за рукава комбинезона, громко крякнул, упал навзничь и потянул за собой. Прихваченный Василием за рукава, Шилов упал на него, а тот заученным движением, подцепив ногой за низ живота, ловко перекинул его через голову. Шилов кувыркнулся в воздухе и с размаху грохнулся на траву, ударившись о землю спиной.

Василий не успел подняться, как Седов кинулся на него. Григорий вырос за спиной Седова с оглоблей, которую поднял с земли у хлева. С выдохом, словно, разрубая полено, Григорий махнул оглоблей. Седов беззвучно упал ничком.