Комиссия решила судьбу старых большевиков. Большинство преданных сторонников Сталина, такие как Хрущев, хотели устроить показательный процесс, но «без применения смертной казни». Ежов, Буденный и Постышев, который понимал, что у него самого над головой сгущаются тучи, проголосовали за расстрел. Молотов и Ворошилов, как и подобает настоящим подхалимам, поддержали не очень понятное предложение товарища Сталина. Вождь сначала хотел отправить Бухарина и Рыкова в ссылку, потом передумал и написал на листе бумаги: «Передать дело НКВД».

Наконец вызвали Бухарина и Рыкова. Родные начали со слезами прощаться. Рыков попросил дочь позвонить Поскребышеву и узнать, какое вынесли решение. «Когда он мне понадобится, я вышлю машину», – ответил секретарь Сталина. За окном уже начали сгущаться сумерки, когда позвонил этот зловещий предвестник судьбы и предупредил, что высылает автомобиль. Наталья помогла любимому отцу надеть костюм, галстук, жилет и пальто. Они молча спустились на лифте и вышли на набережную. Посмотрев в сторону Кремля, Рыковы увидели черный лимузин. Отец с дочерью повернулись друг к другу, неловко пожали руки и трижды расцеловались по старинному русскому обычаю. «Отец молча сел в машину. Она повезла его в Кремль. – Наталья навсегда запомнила минуты расставания. – Больше живым я его никогда не видела. Только во снах».

Когда Александр Поскребышев позвонил Бухарину, Анна зарыдала и бросилась на грудь к мужу. Примерно так же будут проходить в ближайшие годы расставания миллионов людей. Через четверть часа вновь раздался звонок. Поскребышев сообщил, что пленум ждет его, но Николай Иванович Бухарин не торопился. Он опустился на колени перед совсем еще молодой Анной. «Со слезами на глазах он попросил прощения за то, что разрушил мне жизнь, – рассказывала она. – Но он умолял меня воспитать нашего сына большевиком. „Преданным, настоящим большевиком!“ – дважды повторил он». Бухарин заставил жену пообещать доставить письмо, которое она заучила наизусть, обновленной партии. «Ты молода, ты доживешь до этого», – улыбнулся он и поднялся с пола. Николай Иванович обнял, поцеловал Анну и сказал: «Смотри, не голодай, Анютка. История допускает неприятные опечатки, но правда все равно победит».

«Мы знали, – писала Анна Ларина, – что расстаемся навсегда». Она с трудом пробормотала: «Постарайся не лгать о себе», – но это было слишком большой просьбой. Застегнув кожаное пальто, Николай Бухарин растворился в темных аллеях вокруг Большого Кремлевского дворца.

После его ухода прошли считаные минуты. Около Потешного дворца остановилась большая черная машина. Из нее вышли чекисты во главе с Борисом Берманом. В отличие от коллег этот толстый ветеран-чекист был в стильном костюме. На его пальцах сверкали толстые кольца, на мизинце виднелся длинный ноготь. Пока они производили обыск в квартире Бухарина, Сталин на пленуме предложил передать дело НКВД.

– Кто-нибудь хочет выступить? – спросил Андреев, который в тот вечер вел заседание. – Никто? Есть другие предложения, кроме того, что сделал товарищ Сталин? Нет? Тогда давайте голосовать… Кто-нибудь против предложения товарища Сталина? Никого? Воздержавшиеся есть? Двое… Итак, предложение передать дело НКВД принимается с двумя воздержавшимися. Воздержались Бухарин и Рыков.

Николай Бухарин и Иван Рыков, когда-то правившие Россией вместе со Сталиным, были арестованы после того, как вышли из зала, где проходил пленум. Бухарин совершил всего один шаг, но он был похож на падение в тысячи километров. Несколько минут назад он жил в Кремле, имел машины, дачи и слуг, а сейчас въезжал в ворота Лубянки. Во внутренней тюрьме ему пришлось отдать все вещи. Его раздели, проверили задний проход. Затем одежду вернули, но пояс и шнурки на всякий случай забрали. После этого Бухарина отвели в камеру, где его уже ждал сокамерник. Как всегда, это был агент НКВД. Он изображал из себя заключенного и должен был вызвать сокамерника на откровенность. И все же любимцу Ленина повезло. Его, по крайней мере, не пытали, как остальных.

Анну Бухарину и частично парализованную после сердечного приступа жену Рыкова с дочерью Натальей вскоре тоже арестовали. Почти два следующих десятилетия они провели в трудовых лагерях.

Бухарин и Рыков были не единственными жертвами того отвратительного пленума. Ежов гневно клеймил позором Генриха Ягоду. Вячеслав Молотов зачитал доклад, с которым не успел выступить Орджоникидзе. В нем говорилось, что в наркомате тяжелой промышленности выявлено 585 вредителей. Каганович во время выступления с пеной у рта требовал безжалостно сорвать маски с врагов и саботажников на железных дорогах.

Нашел Сталин применение и «героической обвинительнице» из Киева. Он похвалил Полю Николаенко, обличавшую украинского руководителя Постышева, и назвал ее «простым членом партии», с которым Постышев обращался как с надоедливой мухой.

– Иногда простые люди оказываются значительно ближе к правде, чем некоторые высокопоставленные чиновники, – назидательно заявил вождь.

Постышева перевели на другую работу, но не арестовали. Сталин недвусмысленно предупреждал партийных руководителей, что никто – ни члены политбюро, ни удельные князьки, ни члены его собственной семьи – не могут отныне чувствовать себя в безопасности. «Мы, старые члены политбюро, скоро сойдем со сцены, – сказал он. – Таковы законы природы. Поэтому нам хотелось бы, чтобы у нас была достойная смена. Причем не один состав, а несколько».

Сталин – и как политик, и как человек – имел все необходимое для того, чтобы постоянно усиливать борьбу. «Чем дальше мы продвигаемся вперед, чем больше успехов достигаем, тем ожесточеннее становится сопротивление разбитых эксплуататорских классов и тем скорее они начнут прибегать к крайним формам борьбы», – сформулировал вождь свое видение Большого террора.

* * *

После февральского пленума 1937 года Ежевика начал превращать НКВД в таинственную секту священнодействующих палачей. Он отправил людей Ягоды инспектировать районы и арестовал их в дороге. Всего были расстреляны три тысячи чекистов. Начальник службы охраны Сталина, Карл Паукер, и его зять, Станислав Реденс, сохранили посты.

19, 20 или 21 марта Николай Ежов собрал уцелевших чекистов в Офицерском клубе. Там генеральный комиссар госбезопасности объявил, что Генрих Ягода морально разложился, был развратником, вором и немецким шпионом. На Германию бывший нарком, оказывается, начал работать еще в 1907 году, как раз когда вступил в партию. Не забыл Ежов и о своем росте. «Я могу быть мал ростом, но у меня сильные руки. У меня руки Сталина», – угрожающе проговорил он. Стало ясно, что казни и репрессии будут носить беспорядочный характер. «В борьбе против фашистских агентов появятся и невинные жертвы, – сообщил нарком. – Мы начинаем решительное наступление на врага. Пусть никто не обижается, если мы кого-нибудь заденем локтем. Лучше пусть пострадают десять невинных людей, чем один шпион ускользнет от расплаты. Лес рубят – щепки летят».

Ежов «раскрыл» очередной заговор, на этот раз направленный против него самого. Ягода, оказывается, пытался отравить его, для чего якобы обрызгал ртутью шторы в его кабинете. Позже выяснилось, что Ежевика выдумал покушение. Тем не менее Генрих Ягода был арестован на кремлевской квартире еще до того, как политбюро формально санкционировало его арест. К этому времени власть политбюро была официально передана так называемой «пятерке», в состав которой входили Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Ежов. Причем последний даже не являлся даже членом политбюро.