— С чего ты взяла?

— Ты очень по-доброму ко мне относился, но где-то глубоко в душе недолюбливал. Может, потому, что у меня мать еврейка, мое тело внушило тебе отвращение.

Рубен не мог ответить на ее вопрос. Первой мыслью было, что Анна вновь пытается им манипулировать, только теперь ставит на расизм. Все равно что спросить мужа, прекратил ли он избивать жену. Правильного ответа нет. Если Рубен заверит Анну, что не имеет отношения к антисемитизму, придется доказывать свои слова, а значит, отдавать манускрипт или в качестве прелюдии спать с нею. С другой стороны, если он признается, что в основном не согласен с сионистской философией, то автоматически перейдет в разряд откровенных расистов, нуждающихся в спасении — а начать можно с выдачи манускрипта.

— Будь я евреем, — осторожно проговорил Рубен, — я бы лучше понимал антиеврейские чувства, которые прячутся в потемках стольких человеческих душ.

Если говорить по справедливости, Анна, предположив в Рубене неосознанного антисемита, просто сделала естественный вывод для представительницы этнической группы, служившей козлом отпущения во многих сложных ситуациях прошлого. Рубен как-то читал, что даже александрийских евреев времен Филона преследовали местные египтяне — за верность Риму.

Естественно, александрийские евреи I века чувствовали себя так, словно им вогнали нож в спину, когда римляне вынудили их устанавливать статуи императора в синагогах. Указ противоречил первой из десяти иудейских заповедей — не поклоняться никакому другому богу, кроме иудейского. А теперь их преследовали друзья-римляне, заставляя оказывать почтение божественному императору.

Документы того времени свидетельствуют, что Филон отправился в Рим в 39 году нашей эры, в качестве главы делегации евреев, чтобы просить императора Гая Калигулу убрать статуи из синагог.

Рубен еще поеживался, хоть отопление работало на полную мощность. Неистребимый образ зажаренного юриста и ужас, который испытает вдова, узнав, какая смерть настигла мужа, изводили его с тех пор, как он сел за руль, чтобы ехать в Веллингтон.

Отвечая Анне, Рубен надеялся отвлечься от трагедии, посттравматического шока и разгадывания планов ее хозяев. Он поставил кружку и взглянул ей в глаза. Лучший выход — сказать правду.

— Это не так, Анна. Я хотел тебя той ночью. Да, я подозревал, что ты еврейка, но мне было все равно. Просто мы слишком рано стали близки. Мне надо знать, что между нами любовь, а не жажда секса. Иначе дело не пойдет…

— Ты прав. Но, по-моему, мы очень нравимся друг другу, хоть и мало знакомы. — Анна вдруг заметила, что перебила Рубена. — Извини. Я слишком много болтаю.

— Ты мне на самом деле нравишься, Анна, и той ночью я собирался с головой окунуться в наш роман. Но потом увидел, что ты рылась в моем компьютере, искала Q… Неужели ты не понимаешь, что это все меняет? Ты обманула мое доверие. Я почувствовал, что меня использовали. Так что, еврейка ты или украинка, или чикагская экономистка, если уж на то пошло, разницы никакой.

— Извини. Я люблю и хочу тебя. Я была неправа.

— В конце концов, — продолжил Рубен, — Иисус был евреем, и, по-моему, антисемитизм — или принижение любой национальности — мерзок и противоречит христианству. К сожалению, история учит нас лишь тому, какие ошибки мы можем повторить.

— Не соглашусь с тобой. Ты слишком циничен. История учит, каких ошибок избегать, — упрекнула она с улыбкой, подталкивая его к ответу.

— Хорошо бы. С Холокоста мы мало чему научились. К примеру, начиная с девяностых уже произошли этнические чистки во время войны на Балканах, геноцид в Руанду и Судане, репрессии курдов в Ираке и Турции и многое другое. За последние пятнадцать лет пострадали миллионы невинных людей.

— Ужасно. Однако евреев нацисты собирались уничтожить под корень. — Анна не давала увести себя в сторону.

— Нацисты истребляли цыган, гомосексуалистов, душевнобольных, коммунистов и немцев из оппозиции, точно так же, как евреев и многих других, которых морили работой в трудовых лагерях. Один историк доказывал, что в XX веке сорок миллионов христиан погибли за свою веру — в основном при коммунистах. Ватикан утверждает, что сегодня за веру преследуют триста миллионов христиан. Мы не на соревновании, кто больше пострадал или заслужил большего сочувствия. Любые проявления нацизма — это плохо.

— Конечно, ты прав. Очень плохо, — Анна допила кофе и продолжила: —Тебе нравятся евреи, но не нравится еврейское государство Израиль. Я не вижу логики.

Как продавец, выбросивший на прилавок последнюю партию товара, Анна не уставала обрабатывать Рубена.

— Нет никакого противоречия. Многие евреи, которые живут в Израиле и других странах, не согласны с израильской политикой, особенно с расселением на оккупированных территориях и отношением к палестинцам…

— Некоторые поселения ликвидируют, а жители этому противятся. Они даже выступают против израильской полиции и армии, когда те пытаются их переселить. Кое-кто берет в руки оружие. — В голосе Анны звенела сталь.

— Верно. А некоторые поселения на оккупированном Западном берегу растут. Пусть так, но, обеспечивая свою безопасность, Израиль нарушает права человека, стенами отделяет людей от их земли, жестоко подавляет любые проявления недовольства. Но по крайней мере в стране демократия, можно свободно выражать свое мнение, суды избавлены от коррупции и политического влияния, административная справедливость достигается по закону. Нет, Анна, я не против Израиля. Я только не согласен с некоторыми действиями израильского государства, как иногда — с новозеландским правительством.

Анна улыбнулась и заверила, что все понимает, сама недолюбливала отношение коммунистического правительства к украинскому народу. Она знала, что если разговор продолжится, Рубена занесет в другую сторону. Он — философ, и собаку съел на спорах. Играть на его эмоциях гораздо эффективней.

Она пересела на диван и нежно погладила Рубена по щеке, разглядывая опаленные волосы и брови.

— Хорошо, что ты здесь и помог сегодня вашим преследователям. Ты — хороший человек, за это я тебя и люблю. Может, скоро ты опять захочешь меня. Я бы обрадовалась. — Анна заметила, как изменилось его лицо, и добавила: —Если захочешь по любви. Ты устал и перенервничал за день. Думаю, тебе не помешает принять расслабляющую ванну и отдохнуть. Я пойду домой. Если буду нужна, звони. Я тут же приеду.

«Ты прекрасна и желанна. Но на чьей же ты стороне?» — размышлял Рубен, целуя ее в щеку и провожая до двери.

По четвергам новозеландский национальный музей «Те Папа» не закрывается до девяти вечера.

Общественное здание «Те Папа Тонгарева» демонстрирует все архитектурное великолепие правительственного комитета. Подкупает и его расположение у самой кромки Веллингтонского залива, около центрального делового района.

Рубен так рассчитал свой визит на выставку художников раннего Ренессанса, чтобы успеть заглянуть в кафе на четвертом этаже до пяти часов, когда туда стекутся офисные работники.