ты должен уплыть. Днем сиди на берегу и не высовывайся, иначе тебя опять поймают. Как с тобой поступят в другом стойбище, я не знаю.

Показал на Токсиса:

— Этот останется здесь.

Тавры отобрали у Орпаты оружие, оставив только нож. Коней увели с собой. Когда они ушли, сколот опустился на землю рядом с другом. Токсис смотрел на него спокойно, даже ободряюще улыбнулся. Тогда Орпата оттащил его к берегу, уложил недалеко от воды. Так они и сидели до вечера, разговаривая. Вспоминали детство и юность, родных, друзей. Под крики чаек и шум прибоя.

Когда показалась лодка, Орпата достал нож:

— Прости.

— Давай.

Токсис закрыл глаза. Орпата поднес руку к его шее, резко полоснул лезвием под ухом. Пираты ждали, пока он совершал над телом поминальный обряд. Тихо стояли рядом, сочувствуя горю воина. Потом вожак молча передал ему весло…

Сколот греб, не оборачиваясь, — не хотел видеть, как тавры заберут тело Токсиса. Он знал, что они отнесут мертвого врага на святилище Девы, чтобы отрубить ему голову.

Беглец уплыл недалеко. Обогнув мыс, вытащил долбленку на берег и спрятал между камнями. Потом забрался повыше, уселся на бурнусе. Береговой бриз пах тиной. Луна ныряла в облаках, то появляясь, то исчезая.

Он ждал недолго. Когда раздался всплеск, полез в море. Выволок обезглавленное тело на песок. Выкопал с помощью ножа могилу. Потом долго молился над холмиком, желая другу легкого пути к Полярной звезде, в царство Апи и Папая.

Сон не шел, мерещились улыбка Токсиса, его спокойное лицо перед смертью. Орпата долго ворочался на щебне, обдумывая положение, в котором оказался. Пытался понять, как теперь выполнить поручение Октамасада.

"Ладно, — решил он, — доберусь до Херсонеса, а там будет видно. Две пары глаз лучше, чем одна. Но даже одна — лучше, чем ничего".

День он потратил на охоту. Поймал с помощью волосяной петли несколько землероек. Выпотрошив, содрал шкурку, зажарил. Срезанных ножом со скалы мидий сварил в котелке. От палящего солнца прятался в тени валуна. Днем даже удалось поспать.

Всю следующую ночь он то греб, то вылезал на берег, если замечал костер. Убедившись, что тавры спят, плыл дальше. На глубину не пошел, опасаясь волн. В одном месте слишком поздно увидел едва заметное мерцание и бросился на дно лодки, моля Табити, чтобы пираты его не заметили.

Долбленка тихо дрейфовала по лагуне. Но берег казался пустым, тогда он выгреб на мелководье.

Возле догорающего костра лежали два трупа. Оба со страшными рублеными ранами. Орпата недоумевал: прибрежные горы — это земля тавров, сюда ни сколоты, ни греки не сунутся, потому как место глухое. Что здесь произошло?

Под утро он увидел речку. Причалив к берегу, залез на пригорок в поисках подходящей ямы, где можно было бы укрыться от посторонних глаз и дневной жары. Брел среди колючек и высохших пучков травы, пока не вышел к оврагу, поросшему кустами ивняка.

Орпата спустился по осыпи и замер: расставив ноги, в него целился из лука Хармид.

Глава 9

Год архонта Феодора, скирофорион

Боспор, Таврика

1

Подкрепление так и не пришло.

Синды с боем покидали Парфений. Пристать к берегу под шквальными залпами сколотов было невозможно, поэтому триаконтеры, развернувшись, поплыли назад. Эпактриды исчезли из вида, как только пираты узнали о поражении Даиферна.

Отступающие каратели полезли в воду. Одни плыли с помощью надутых бурдюков из бараньих шкур, другие цеплялись за все, что может держаться на плаву: коряги, бревна, вязанки сучьев… На берегу беспомощно топтались брошенные всадниками кони.

Были и такие, кто надеялся без подручных средств добраться до узкой полоски земли, которая виднелась вдали. Обманутые ее кажущейся близостью, они бросались в пролив, но, потеряв силы, шли на дно. Утопленники упирались ногами в песок Северной косы, словно хотели строем выйти на берег.

Пока Даиферн вместе с номархами садились на плоты, пехота в задних рядах гибла от стрел. Глядя на разгром своей армии, басилевс в бессильном отчаяньи сжимал кулаки: стратегическая дерзость обернулась позорным и хаотичным бегством.

Гоплиты по приказу Спартака взяли под охрану общественные здания: булевтерий, пританей, дикастерий[225], а также агору и храмы. Сколоты с гиканьем носились по улицам города, отлавливая синдов. Октамасад повел себя великодушно — его воины не трогали мирных жителей, не грабили дома.

Одрис стоял на агоре, оценивая вместе со старейшинами масштабы разрушений, когда к нему подошел один из так-сиархов:

— Разъезд заметил на хоре отряд без вымпелов. Человек пятнадцать. Ввязываться в бой мы не стали, но одного сшибли стрелой. Чужаки раненого бросили и ушли к Меотиде. Мы его взяли.

— Приведи.

Приволокли пленника.

— Ты чей? — спросил одрис.

— Дружинник Кизика.

Спарток не мог скрыть удивления:

— Он здесь?

— Был, пока вы не пришли. У него договор с Даиферном о взаимопомощи. Кизик конницу привел из Феодосии.

— Значит, эта сволочь с синдами заодно, — обратился Спарток к старейшинам. — Думаю, что его голова украсит агору Парфения. Вы не против, если я притащу Кизика сюда — живым или мертвым?

Пританы одобрительно зашумели.

Один из них пробасил:

— Трупов в городе и так хватает. Просто брось, где убьешь.

Показав на пленного грека, Спарток приказал:

— Этого в подвал.

Он лично возглавил тарентину керкетов. Скакали во весь опор по дороге между каменными стенами межи. На земле отчетливо виднелись следы копыт. Беглецы явно направлялись в сторону моря.

Межа уперлась в гряду, с которой открывался вид на Меотиду. Между холмами и берегом пролегала широкая долина с прилегающим лиманом. В голубой дымке белел парус триаконтеры.

Спарток заметил всадников.

— Давай вниз! — приказал он. — Накроем их в бухте!

Спустившись к берегу, отряд рванул вдоль крутого откоса. Когда гряда закончилась, одрис увидел, что дружина Кизика огибает лиман. Беглецам оставалось совсем немного до моря. От триаконтеры к берегу уже скользила лодка.

Тарентина бросилась наперерез. Заметив преследователей, всадники остановились.