…Кроме того, в недалеком прошлом Даша была блондинкой, Дэн нашел ее фотографии, где она похожа на всех остальных блондинок такого рода, невзирая даже на поразительную, неуемную красу!.. А именно блондинка отвлекала внимание Берегового, когда он приехал в тот злополучный дом на улице Новой!..

Во всей этой истории много блондинок, пожалуй, даже избыток. Блондинка дочь Романова, кстати, в пылу своего расследования Алекс так и не выяснил, как ее зовут, и Лариса Фадеева тоже блондинка, и еще какая-то девушка говорила о том, что до недавнего времени была блондинкой, ведь Сергей Балашов любил именно таких! Кажется, это случилось в ресторане, где свободный, как бабочка-капустница, Алекс прожигал жизнь.

Солнце совсем завалилось за серые громадины домов, остался только тонкий раскаленный край, а небо, наоборот, заголубело, как будто притихло. Такое небо бывает только весной.

Алекс взял в руки крохотного золотого ослика. На ослиной шее звякнул колокольчик. Он подарил Мане этого самого ослика со своих «первых денег», когда после долгих мытарств с авторскими правами удалось снять со счета хоть что-то!.. Он хотел купить ей нечто необыкновенное, небывалое и купил осла – самого настоящего осла, очень искусно сделанного, с копытцами, смешной растерянной мордой и длинными ушами.

Он сунул осла ей в руку и сказал, что это – его портрет.

Она тогда была счастлива, носилась с ним, а потом поставила на стол, чтобы он помогал ей работать.

Алекс обвел глазами прадедушкин стол. Вот чего здесь не хватает – ноутбука!..

Осел всегда стоял рядом с компьютером, а теперь осел есть, а компьютера нет!..

Алекс вскочил резко, так что тяжелый стул загрохотал по паркету, и побежал в гостиную.

– Маня, где твой ноутбук?!

– А?.. На кухне, на полу лежит.

Он подошел и присел на край ее дивана. Клетчатая гора зашевелилась – она подвинулась, чтобы ему было удобней сидеть. Осла он сжимал в кулаке.

– Почему твой ноутбук лежит на полу в кухне?

Маня молчала довольно долго.

– От него крышка отвалилась, – наконец выговорила она. – Когда я им стукнула этого, который… Ну, в общем, вчера. Теперь он состоит из двух отдельных частей.

– Его нужно в издательство везти, – растерянно сказал Алекс. Он понимал, какая это катастрофа – погибший ноутбук! Особенно для человека, у которого вся жизнь в словах, а они погибли вместе с компьютером. – Его нужно срочно везти, снимать информацию с жесткого диска! Все можно восстановить.

– Там нечего восстанавливать.

Он помедлил.

– Что?..

Клетчатая гора завозилась, изменила форму. Маня повернулась и медленно, одну за другой, распрямила ноги. Теперь она смотрела в потолок.

– Нечего восстанавливать, Алекс. Только старые романы, но они и так есть в издательстве, у Катьки.

– При чем здесь старые романы?.. Там наверняка еще полно… – и он осекся.

Маня скосила на него глаза и усмехнулась:

– Вот именно. Ничего там больше нет. Только тексты, которые уже никому не нужны.

Он не умел уговаривать. И жалеть тоже не умел.

Все было наоборот – Маня жалела и уговаривала его, и он позволял ей это. А раньше его жалела и уговаривала мать, а до нее бабушка, вот он и не научился сам жалеть.

Как всегда, придя в раздражение, он первым делом вспомнил самое плохое, что только мог вспомнить, и по привычке напал на нее.

Вот защищаться, нападая, он умел отлично!..

– Почему ты мне не сказала о проблемах с деньгами? Тебе что, трудно было снять трубку и позвонить?.. – Она молчала, глядя в потолок, и он наддал: – Это такой специальный ход, что ли? Чтоб я потом узнавал об этом от твоих подруг и чувствовал себя свиньей?! Так было задумано?..

Она молчала, и глупо стало продолжать, но он все-таки продолжил:

– Ты обещала прилететь ко мне, я ждал тебя, но ты так и не прилетела, и, оказывается, просто потому, что у тебя не было денег! И что это за деньги такие?! Двести евро? Или триста пятьдесят? И у тебя их не было?!

– У меня были двести евро, – пробормотала она, старательно отводя глаза. – И триста тоже. Но я на них… живу, Алекс. Все, что я заработала раньше, куда-то разошлось. А сейчас мне нужно поддерживать Викусю, она дом строит. И я давно ничего не писала!.. И денег на самом деле… нет.

– А сказать нельзя?! Или тебе нравится выставлять меня идиотом и потом жаловаться чужим людям?!

Закряхтев, писательница Поливанова кое-как поднялась и села.

Висок и скула у нее были черные с желтым от йода и ушиба.

Жалеть ее он не станет! Он не умеет жалеть!

Она должна разозлиться на несправедливость обвинений, вступить в перепалку, сказать, что никогда не жаловалась на него подругам, в конце концов!.. Тогда бы они всласть поругались, Алекс в два счета доказал бы ей, как она не права, и вышел бы сухим из воды – он большой специалист по таким штукам!.. Когда становилось особенно скверно и понятно, что он виноват, очень виноват, был только один выход – сделать виноватым другого. Переложить на него ответственность. Заставить покаяться в чужих грехах.

Алекс очень долго жил с чувством вины перед всеми на свете, а потом, когда появилась Маня и… освободила его, как-то в одну секунду разучился так жить.

– Что ты молчишь? Я что, когда-нибудь отказывал тебе в деньгах?! Или…

– Никогда, – перебила Маня и слезла с дивана. – Ты никогда мне не отказывал, потому что я никогда тебя не просила, Алекс! И ты ведь прекрасно понимаешь, что дело совсем не в деньгах! Ну что ты к ним прицепился?! Я ведь тоже не умею… навязываться, Алекс! Не умею и не желаю. Но если тебе удобней думать, будто все дело в том, что мне на билет не хватило, – думай, ради Бога. Вон Катьке Митрофановой так удобней. Потому что она трусиха. Когда деньги, все понятно и просто: нету, и точка. А когда любовь?.. И ее тоже нет?.. Или она есть?..

Маня побрела вон из комнаты, плед поволокся за ней, она подобрала его и бросила в кресло. И оглянулась.

– И просить тебя мне ни о чем неохота!.. Ты начинаешь злиться, а мне это… тяжело.

И она направилась в сторону кухни. Алекс проводил ее глазами.

Небо за высоким окном медленно меркло, становилось серым, и свет был вечерний, сумеречный и тоже какой-то весенний.

…Она и вправду никогда и ни о чем меня не просила. Ну, если не считать просьбой всякие веселые звонки, вроде «купи вина и мяса, будем вкусно ужинать»! Не просила читать ее тексты, вникать в ее дела, в отношения с родственниками и издателем, и денег тоже не просила!.. Как будто ей никогда не требовались ни помощь, ни сочувствие, ни жалость. Она приняла меня в свою жизнь легко и охотно, на моих условиях, таким, какой я есть, и не пыталась ни переделывать, ни перевоспитывать, ни улучшать!