На концерте он был одержим одной идеей: во время каждого соло показать себя. Но из такого подхода ничего хорошего никогда не получается, потому что весь смысл — в контексте. Винни этого, похоже, так и не понял. Он сильно завидовал парням типа Рэнди Роудса и Джейка И. Ли — считал, что он им ровня. Он хотел «справедливости», и его сольный выход в середине концерта растягивался бесконечно. Мы называли эту часть «шоу на подъеме» — потому что во время его соло все выходили, чтоб заправиться кайфом.

И не сказать чтобы очень много народу желало видеть его гитарные подвиги — билеты на почти все концерты тура Creatures продавались плохо. Перед выходом на сцену мы слышали: «Хотели лучшее? Получите лучшее! Самая горячая группа на земле…», выходили, а в зале — никого. Иногда только тысяча человек на стадионе, рассчитанном на восемнадцать тысяч.

Еще несколько лет назад мы собирали такие площадки с аншлагом, а теперь, если я бросал медиатор слишком далеко, то он пролетал над головами и падал на пол. Мы подъезжали к аренам, где казалось, что кто-то забыл выключить огни на парковке, хотя мероприятие давно закончилось. Мы заходили внутрь стадиона, и, слыша эхо главного зала, прекрасно понимали, что он пуст.

Мы, как говорят в бизнесе, потеряли кровь. Для нас и организаторов концертов это был похоронный марш.

Поначалу инстинктивно хотелось винить во всем других. О, ну тут промоутер облажался. Но если народ не хочет тебя видеть, то промоутер не может с ножом у горла всех заставлять покупать билеты. Мы должны были признать простой факт: люди не ходили на наши концерты, потому что не хотели.

Конечно, это нам в наказание за Unmasked и The Elder. С альбомом Creatures мы вернулись на прежние рельсы, но фэны не собирались нас прощать так просто. Годы уйдут на то, чтобы вернуть старых фанатов и покорить новых. Мы же их предали. Да и себя предали, а такое легко не прощается.

Вспоминаешь и ужасаешься тому, что мы наделали. У нас годы ушли на то, чтобы все наверстать и поправить. Те, кто от нас отвернулся, не собирались возвращаться к нам из-за простого «просим прощения». Мы должны были доказать, кто мы есть, а это заняло очень много времени. Одного лишь альбома Creatures тут было совершенно недостаточно.

Но ничто не способно подготовить тебя к виду бесконечных рядов пустых кресел. Невозможно было постичь, как между двумя турами наша аудитория просто исчезла. Днище отвалилось.

Мне нравилось мое положение — авторитет группы и то, как меня воспринимают. Лишиться этого — ужас. Ужас.

С депрессией я боролся сном. Мой способ отключиться. Депрессия моя была столь сильна, что я с трудом держал глаза открытыми. Я засыпал в гримерках перед концертом — до такой степени. Иногда засыпал, еще не наложив грим. Иногда засыпал в гриме. Команда наша всегда испытывала большие трудности с моей побудкой.

Чувства спокойствия и уверенности я все еще искал у Донны. Я мог говорить с ней часами по телефону каждый день. Она готовилась к выходу «Доктора Детройта». Еще раз заявила мне, что ей нужно свое пространство. А я ей сказал, что все еще не готов быть одним из ее кавалеров, а если она хочет разрыва, то ей придется встретиться со мной лично. Я купил ей билет на самолет до следующей точки нашего тура. Она прилетела. И все закончилось.

Моя депрессия усугубилась.

Не знаю, ситуация ли с туром повлияла на Джина или вообще кризис группы, но тогда группе он себя полностью не отдавал. В конце концов, он ведь привел в студию кучу детей, чтоб те спели на альбоме, то есть он явно смотрел куда-то на сторону. Он никогда не был тем человеком, кто говорит о своих чувствах, так что ситуацию мы никогда не обсуждали, хотя оба понимали, что происходит.

А Эрик со своей стороны не понимал финансовые расклады. Он просто не знал, какие последствия для нашего бюджета несет столь катастрофически плохая посещаемость концертов. Ему просто очень нравилось, что он член группы, и играть материал нового альбома он тоже обожал.

Через несколько месяцев после моего ультиматума «все или ничего» Донне я решил, что как-то слишком все жестко. Пустоту мою никто и ничто не заполнило. Что угодно от нее было лучше, чем ничего. Я глубоко вздохнул и стал набирать ее номер. Ее голос выдавал удивление. Я рассказал ей, что чувствую, и мы снова стали часто созваниваться. Нередко говорили о том, как скучаем друг по другу. Даже сошлись, когда KISS играли в Лос-Анджелесе.

Однажды утром, прямо перед нашим вылетом в Южную Америку на финальный отрезок тура, мне на глаза попалась газета, в которой небольшая заметка привлекла мое внимание. «Согласно официальным данным, актриса Донна Диксон вышла замуж за своего партнера по фильму “Доктор Детройт” Дэна Эйкройда. Свидетельство о браке выдано на Мартас-Винъярде».

Что? Мартас-Винъярд?

Оказалось, что они женаты уже три месяца. Я поразился, осознав, что все то время, что мы снова болтали по телефону, она собиралась выйти замуж и наконец действительно вышла.

Меня охватило чувство, что я глубоко под водой. Пошевелиться не могу.

Звоню: «Ты была замужем, когда мы общались?»

Она ответила, что-де надеется, я тоже найду то, что она нашла. Ни объяснений, ни извинений.

Я повесил трубку.

С того момента любое мое действие превращалось в тяжкую борьбу. Депрессия сжала меня тисками. Мне приходилось каждый день выгонять себя из постели пинком под зад: вылезай, нахрен, быстрее.

Вокруг меня все рушилось.

Просто двигайся. Или потонешь.

А пресса как будто наслаждалась лопнувшей группой KISS. Однажды, с трудом выбравшись из кровати ради интервью, я получил от интервьюера такой вопрос: «Каково это — плыть на “Титанике”?» Журналисты рассматривали нас как товар, забыв, что вообще-то мы — живые люди. Другой интервьюер спросил: «А что чувствуешь, когда умираешь?» Ненависть из них так и сочилась. А я не мог не заметить и холодность их, и радость извращенную. Но кое-что я понял, отвечая день за днем на эти злые вопросики.

Никто не скажет мне, когда всему этому конец.

Разумеется, в моей жизни все шло не так. Ну а я, что я-то? Как насчет того, чтобы мне спастись и уцелеть? Это же мое личное дело.

Что чувствуешь, когда умираешь?

Эти козлы на другом конце телефонного провода не покажут большой палец вверх или вниз мне, стоящему на арене.

KISS для меня были всем.

И я тут же поклялся, что я сделаю все, чтобы мой плот плыл дальше.

KISS не умрет никогда.

В июне 1983-го мы прилетели в Бразилию и сыграли перед толпой из 180 000 орущих фанатов на стадионе «Маракана» в Рио. Это была самая большая аудитория, перед которой нам доводилось выступать. После хоккейных стадионов Южной Америки те площадки, которые мы считали большими в Соединенных Штатах, теперь казались нам просто микроскопическими. Когда ты выходишь на стадион масштаба «Маракана», то чувствуешь себя маленьким песочным замком, который вот-вот смоет цунами. Другое важное отличие — безопасность. Днем, когда мы проверяли наше оборудование, вооруженные солдаты с собаками прочесывали окрестности.