Фиолетка уверенно пульсирует:

— Я так хочу к тебе прикоснуться… Ты придешь?

— Обязательно приду, малышка, — отвечаю ей, и она испаряется, забрав из ментала часть радуги.

— Прощай, — шепчет бирюза и уходит вслед за фиолеткой.

— Папа, я хочу посмотреть, кто сделал тебе больно! — дуется рыжий свет. — Я пойду смотреть! Раз мы будем жить тут, можно я поиграю с ними?

— А ты знаешь, куда идти? — говорю ему, а сам все еще сомневаюсь в истинности услышанного.

— Ну, па-а-ап, — ноет лисенок. — Я же слышу их страх!

— Марат? — спрашиваю его.

— Что? — удивляется красный.

— Это действительно ты?

— Мне было здесь так грустно и одиноко, что я решил забрать тебя к себе, папа, — шепчет сын. — Ты не сердишься? А маму я так и не нашел. Она, наверное, очень далеко улетела, к ангелам.

— Да, сынок, к самым ангельским ангелам улетела твоя мама, — утешаю его, а внутри молюсь, чтобы так и было. — Все, иди, играй.

И красный сполох радуги уходит из ментала. А потом я открываю глаза…

Третий удар сердца

Первое, что я почувствовал, приходя в себя, — прохлада. Вокруг ничто не изменилось — все те же корни, глубокий сумрак и мириады светящихся гнилушек. Надо мной маячила рогатая голова Горотура, озабоченно глазевшего по сторонам. Уловив мое движение, тур громко выдохнул, выпрямился и сказал куда-то в сторону:

— Все в порядке, он пришел в себя.

— Это я уже поняла, — мелодично ответила Гаста, также появляясь в поле моего зрения.

Я вскочил на ноги и осмотрелся. Вроде бы ничего опасного рядом нет. В голове все еще крутился странный сон с говорящими цветами радуги. Маратик… От воспоминаний заболело сердце. А потом бодрый голосок ворвался в мысли, путая их: «Пап! А тут здорово! Не то что в лесу!» Я охнул и чуть не упал, но руки тура вовремя подхватили бренную тушку одного моркота, не дав шлепнуться в мокрый мох. Значит, это все не сон!

Я тут же с нехорошим чувством уставился на Горотура. Тот спокойно встретил мой взгляд, чуть склонил голову и глухо сказал:

— Прости, Террор.

— Значит, все ради народа? — проговорил я непослушными губами.

— Да, — выдохнул тур. — Но с первого дня, как я тебя увидел, мне нет покоя и по другой причине. Тот странный синий был не совсем прав. Ты стал занозой в моей голове.

Огромный кулак тура гулко впечатался в его грудь. Я усмехнулся с некоторой горечью:

— Но крылатые прежде всего.

— Хорош стонать. — В голосе тура прорезались злые нотки. — Мир не исчез, небо не рухнуло. Зато теперь мы можем смело действовать вместе, не имея тайн друг от друга.

Рогатый затянул распевные слова на непонятном языке. Гаста, молча наблюдавшая за нами, тенью скользнула ко мне, преклонила колено и сказала, глядя в глаза:

— Мои клятвы были настоящими, Террор. Твоя дорога — моя дорога. Твоя семья — моя семья. Ты позволишь называть тебя братом, раз судьба не дала нам шанса быть вместе? Я не приучена лгать…

Ее глаза заискрились смешинками, когда она закончила:

— Долго, по крайней мере.

Я в некоторой растерянности смотрел на своих спутников, переваривая их действия. Это они что — в семью мне набиваются скопом, что ли? Семья… А в этом что-то есть. Значит, у меня будет возможность в любой момент настучать одному по рогам, а второй по корням в случае нужды. Причем безвозмездно.

«Пап, а где живут люди, которые не люди?» — раздалось в голове.

«Ты о чем?» — не понял я вопроса далекого сына.

«Ну, которые как червяки, — пояснил Марат. — На меня тут наскакивали такие минуту назад. Их много было. Хотел поиграть, а они пропали. Смешные такие».

«Это наги, сынок, — усмехнулся я. — Они в пустыне живут, там, где воды очень мало… Было когда-то».

«Значит, мне надо повернуть к западу. — В голосе Марата прорезалось удовольствие. — Здесь все так странно и не похоже на лес. Знаешь, пап, кажется, я иду туда, где живут те, кто хотел сделать тебе больно».

Меня наполнило холодное спокойствие. С нагами надо что-то делать. А пока я решил немного повоспитывать сына:

«Ты там смотри, не делай никому больно, слышишь?»

«Они такие смешные, папа, — Марат залился смехом. — Но я не буду их трогать, да? Они не умеют играть, ну и ладно».

Не мог же я отправить семилетнего мальчишку устраивать глобальную зачистку, пусть он и выглядит сейчас жуткой монстрятиной. Что я, чудовище, что ли? В нашей семье не принято перекладывать проблемы на детей. Пусть его, повеселится и вернется. Интересно, а как он все-таки выглядит сейчас? Я посмотрел на замерших Горотура и Гасту, вздохнул, с тоской глянул вверх и скомандовал:

— Все, возвращаемся.

Под серым небом по-прежнему висело прихотливое полотно дождя. Я стоял на давешней площадке, глядя в пустоту, а позади, в тронном зале Сердца Бездны, о чем-то говорили мои спутники, ставшие за время похода настоящими товарищами, а то и друзьями. Зеленая хмарь и серый свет… События в Бездне так и не шли у меня из головы все долгие часы возвращения наверх, в цитадель Зеленого Пика. Где-то на границе степи сонно шептал что-то в ночи вновь обретенный сын. А далеко на берегу внутреннего моря тревожно спало мое фиолетовое наваждение.

По мокрому дереву прошлепали мягкие лапы, и рядом со мной остановился многорукий харрами. Канкадиэль шевельнул мокрыми ушами и спросил:

— Что думаешь делать дальше, Террор?

— Тебе в чем интерес знать мои планы? — ответил я, всматриваясь в пелену дождя над лесом.

— Да, нет резона, — кошак усмехнулся. — Когда я выполню поручение своих хозяев, уже ничто не будет иметь значения. Ни твоя сладость, светлячок, ни мои луны.

Вновь прошелестели шаги за спиной, с другой стороны от меня нарисовался зеленый силуэт. Форестесса безмятежно поинтересовалась у харрами:

— То есть ты выбрал наконец?

Четверорукий кот усмехнулся:

— Может, ты, может, я, скорее всего — оба… Останемся тут.

Его взгляд остановился на мне, озадаченном странным разговором детей Лесного Моря:

— Пора отдать тебе должное, Сладкий Террор, ты сопротивляешься пелене крови, что висит над тобой. Но надолго твоих сил не хватит. Скоро ты поймешь, что покоя нет и не будет под этим серым небом. И соберешь свою окаянную жатву. Если я потерплю крах и не смогу передать тебе привет от пятерых высших.

Он выпустил на всех четырех руках когти. Я подобрался, ощутив холодок под кожей. Этот длинный день явно норовил стать бесконечным. Сильная рука лесной разведчицы бесцеремонно отодвинула меня куда-то в сторону, а сама Гаста оказалась между мной и котом: