и Востоком, имело место «взаимопроникновение» греческой и латинской традиций. На Вселенских Соборах этого периода присутствовали, наряду с восточными, и западные епископы. А потому для нашего исследования небезразлично, какие мнения высказывались латинскими богословами этого времени относительно Девы Марии.

Ниже мы ограничимся рассмотрением учений наиболее значимых латинских авторов этого периода: Илария Пиктавийского, Зинона Веронского, Амвросия Медиоланского, блаженного Иеронима и блаженного Августина.

Иларий Пиктавийский

Святитель Иларий Пиктавийский (†367) был по происхождению галлом и воспитывался в язычестве. После долгих поисков истины он пришел к вере, принял Крещение, подчинил себя и свою семью строгой церковной дисциплине. Около 350 года он был избран епископом Пиктавия (ныне г. Пуатье во Франции). Принимал активное участие в борьбе против арианства, за что был сослан во Фригию. Последние годы жизни провел на своей кафедре[477].

Свой главный догматический труд, «О Троице», Иларий посвятил главным образом изложению учения о единосущии Сына Отцу в противовес арианству. Мариологическая тематика затрагивается в этом труде, а также в других сочинениях Илария в общем контексте христологического дискурса.

Говоря о рождении Сына Божия от Девы[478], Иларий подчеркивает сверхъестественный характер этого рождения, «ведь, рожденный по закону людей, Он был зачат не по закону людей»[479]. По словам Илария, «Сын Божий родился от Девы и Святого Духа, служа Сам Себе в этом действии и осенив [Ее] Своей, то есть Божественной, силой, Он оплодотворил Себе телесное начало и устроил происхождение [Своей] плоти»[480]. Дева Мария «столько дала из Себя для рождения плоти, сколько женщины уделяют от себя воспринятым началам рождаемых тел, однако Иисус Христос образовал Себя не через природу человеческого зачатия»[481]. Не только тело, но и душу Слово Божие устроило Себе Само: «Как через Самого Себя Слово восприняло Себе тело, так и из Самого Себя — душу»[482].

Святой Иларий Пиктавийский. Мозаика. XII в. Собор Монреале, Италия

Следствием сверхъестественного зачатия Христа от Девы является, по учению Илария, непричастность Его человеческой природы не только греху, но и обычным человеческим немощам. По словам Илария, «свободно от бедствий земного тела тело, получившее начало не от земных элементов, поскольку начало Сыну Человеческому здесь дал Святой Дух через тайну зачатия; ведь Сила Вышнего примешала силу к телу, которое родила Дева по зачатию от Духа»[483]. Из этого взгляда вытекает представление о том, что тело Христа не нуждалось в пище и питье. Если же Христос вкушал пищу и обнаруживал чувство голода и жажды, то делал это скорее в педагогических целях, каждый раз предоставлял этим немощам действовать в Своем теле[484].

Настойчивое отрицание в человеческой природе Христа не только греховной составляющей, но и обычных, естественных для человека свойств, ведет Илария к своеобразной форме докетизма:

Если только Господне тело обладает такой природой, чтобы Своей силой и Своей душой удерживаться на влаге, наступать на жидкое, быстро проникать через стены, то как мы судим по природе человеческого тела о плоти, зачатой от Духа Святого? Плоть эта, то есть этот Хлеб, с неба, и Человек этот — от Бога. Конечно, Он имел тело для страдания и пострадал, но не имел природы, способной к скорби (naturam non habens ad dolendum). Ибо особой, только Ему свойственной природы (naturae propriae ac suae) было это тело, которое на горе́ преобразуется в небесную славу, которое своим прикосновением изгоняет лихорадки, которое Своей слюной образует очи[485].

Когда Господь представляется пьющим, вкушающим или страждущим, это не означает, что Он действительно жаждал, алкал или плакал, но Он воспринял обыкновение (consuetudo) нашего тела, чтобы показать истинность плоти. Таким образом, Он отдавал долг не необходимости, но лишь обычаю[486].

Немощи телесной природы не было в природе Его тела, в силе природы которого было изгонять всякую немощь тел… ведь Он имел в Себе истинность Своего тела, но не имел немощи природы, поскольку это тело, рожденное от Девы, и имело истинность тела, и было вне немощи нашего тела, получив начало от духовного зачатия[487].

Иларий был не первым, не последним и не единственным автором, склонным рассматривать проявления человеческой природы Христа исключительно в педагогическом аспекте. Подобного рода толкования встречаются и у других авторов «золотого века». Так, например, рассуждая о том, почему Иисус спал на корме в то время, как вокруг свирепствовала буря, греческие отцы Церкви обычно указывают на то, что Он тем самым испытывал Своих учеников[488], «давая им время испытать страх и заставляя их сильнее прочувствовать происходящее»[489]. Если бы Он бодрствовал, ученики не испугались бы и не стали звать на помощь, «поэтому Он и спит — чтобы дать время их страху, чтобы ощущение происходящего сделать в них более отчетливым»[490]. Подобный подход мы наблюдаем и у Августина. Рассуждая о том, почему Иисус проклял смоковницу, он спрашивает: «Разве Христос хотел есть, когда искал плоды на дереве? И разве, найдя их, Он стал бы их есть?.. Чего жаждал, чего алкал Христос, как не наших добрых дел?»[491]

По всей видимости, такая интерпретация действий Христа была обусловлена общим контекстом полемики с арианством, которое отрицало во Христе Божественную природу. Подчеркивая единосущие Сына Отцу, борцы с арианством одновременно стремились возвысить человеческую природу Христа, представить ее всецело обоженной, а значит, и непричастной человеческим немощам. Однако сон, голод, усталость — это не столько немощи, сколько естественные свойства человеческой природы. Христос в Евангелиях представлен реальным человеком. Отрицание наличия в Нем обычных человеческих свойств умаляет полноту Его человеческого естества и граничит с докетизмом.

Эта особенность христологии Илария наиболее ярко проявилась в его рассуждениях о страданиях Христа: «В момент страдания [Христос] стонал и в муке вопиял к Богу, но не оттого, что испытывал естественный страх перед страданием, а для того, чтобы показать душевное переживание того человека, которого Он носил, чтобы через эту мольбу к Богу показать Себя Сыном Божиим и истинным, а не кажущимся человеком»[492]. Иными словами, страдания Христа тоже имели, прежде всего, педагогический характер.

В «Толковании на Евангелие от Матфея» Иларий обращается к теме родословной Иисуса Христа и доказывает, что Христос происходил одновременно из царского и священнического рода:

Джотто. Распятие. Ок. 1300 г.

То, что Матфей представил в списке царской родословной [Христа], Лука показал в [Его] священническом