Я усмехнулась и бросила через плечо:

— А я знаю, господин Сайверс, — и напоследок: — Всего хорошего.

Странно, но я не чувствовала ненависти.

Он — мой отец. Ну и что?

Я постараюсь не думать об этом, только и всего.

Когда я уезжала, то чувствовала себя так, будто меня покинули последние силы. Нужно собраться с духом, ибо мне предстояло самое сложное — разговор с Кеем. Правда, сначала его нужно найти.

Такер не ночевал дома. Я ждала его, сидя в машине и включив на полную печку.

Вейсмунд — чертов морозильник.

Я зла, до чертиков зла.

Уверена, Такер развлекается, пока я сижу и жду его. Проводит время с очередной «деткой». А ведь он обещал оградить меня от Файмса. Лжец! Лицемер!

Возможно, он уже тратит деньги, которые ему заплатила семейка Эттона.

Уже ночь, дальнейшее ожидание бессмысленно.

У меня был отвратительный день, так еще и это!

Я ударила по рулю ладонями, выругалась. И что меня так бесит, собственно? Разве Такер заставлял меня тянуть его в койку?

Нужно вернуться в отель. У меня так много работы в Элентропе, а я прохлаждаюсь здесь. Фармел едва отпустил, хотя и ему некуда было деваться, ибо перечить Файмсу он не мог. Уверена, моя почта ломится от писем. Каселл звонил несколько раз, но я не могла сосредоточиться на простом — выслушивании его проблем. Я постоянно думала о Такере, и это доставляло лишь неприятности.

Я опустила голову на руки, лежащие на руле. И в этот момент кто-то постучал в стекло. Вскинув голову, я тихо выругалась, приоткрыла окошко.

— Парковка здесь запрещена… — донесся до меня голос сотрудника правопорядка.

Вид у этого человека был уставший и безразличный ко всему на свете. Случись в этот момент апокалипсис, он не повел бы даже бровью. Кончик покрасневшего носа торчал из поднятого вверх мехового ворота куртки.

— Я уже уезжаю, — заверила его.

— Осторожнее на дороге… было предупреждение о надвигающемся буране.

Отлично, да! Только это мне и нужно для полного счастья.

Нужно было взять в прокате вездеход вместо этой колымаги, которая буксовала на ровном месте.

Снег накрывает бесконечной пеленой, ветер усиливается.

Я выжимаю педаль газа, и в этот момент звонит телефон. Дотягиваюсь, включаю громкую связь, чтобы освободить руки.

— Привет, Лимма. Как добралась?

Несмотря на все неприятности, постигшие меня в этот день, я искренне рада слышать Ниллу.

— Все отлично, — отвечаю, пытаясь придать голосу бодрости. — Еду в отель.

— Слушай, Лимма, — шепчет подруга весело, — я тут парня встретила… Он офигенный и… Ты там слушаешь?

— Да, — улыбаюсь, — рассказывай.

Едва я говорю все это, свет фар выхватывает летящий навстречу транспортник. Я резко поворачиваю руль, и в следующую секунду раздается невообразимый грохот.

Все.

Космос.

Мне кажется, я плыву в невесомости, черной, тягучей, тихой. Покачиваюсь, словно на волнах. Меня ничего не беспокоит, я просто наслаждаюсь спокойствием и чувством полной защищенности. Бесконечно долго. Слабым проблеском время от времени слышится, будто меня кто-то зовет, и мне кажется, я вижу того человека с поднятым воротом. Он говорит, чтобы я не шевелилась. Трещит рация. А еще мне кажется, будто я вижу звезды, подернутые легкой белесой дымкой. Вспоминаю, как лежала в снегу под звездным небом в ночь, когда узнала о смерти мамы. Тогда мне было холодно, сейчас нет. Но что-то общее было в этих двух случаях: мне вовсе не хотелось сопротивляться. Жить — это ведь больно. А тонуть во мраке спокойствия — так соблазнительно. Я сделала для науки то, что должна. Мне всего двадцать один, но я чувствую, словно прожила всю жизнь. Я успела полюбить… отдаться мужчине. Об этом я не жалела ни секунды. Я вдруг поняла Дейну и маму — я больше не боялась смерти. Жизнь должна быть конечна, и она этим так восхитительно прекрасна, ярка и бесценна. Я медленно растворяюсь во мраке — больше не слышу голосов, не вижу неба. Я и есть небо…

— Общий анализ крови… Звоните в операционную… Перекладываем на счет… Раз-два…

Топот. Голоса вокруг. Резкий свет.

Я с трудом приоткрываю глаза.

Не чувствую боли, в голове шум, все точно во сне.

— Кардиограмму… Вызовите ортопеда…

Этот голос… я знаю этот голос. Эти низкие нотки, легкую хрипотцу. Этот голос так уверенно раздает команды, что я могу не беспокоиться — все будет хорошо.

— Лимма, ты меня слышишь? Крошка, посмотри на меня.

У меня едва хватает сил, чтобы произнести его имя.

— Вот отлично, — напряженно говорит он мне, а затем кому-то: — Операционная готова?

Вся эта суета… все так неважно. Знали бы они все, как ничтожна эта суета.

— Я нашла тебя, — произношу на выдохе.

Наверно, Такер считает, что я сошла с ума. Хотя нет, мои травмы оправдывают всю ту ерунду, которую я несу на полном серьезе.

— Я… нашла… тебя…

— Да, ты меня нашла, — говорит Кей. — Теперь все будет хорошо. Потерпи.

«Операционная готова, доктор!» — доносится сквозь шум.

И снова надо мной мелькает свет. Я начинаю чувствовать прикосновения… а затем меня оглушает боль. Она будто включается по щелчку пальцев.

— Сейчас ты уснешь, Лимма, — снова слышу этот голос, и это приносит мимолетное облегчение.

Я не сопротивлялась густому, тягучему сну. Мои глаза закрылись сами собой, и сознание затуманилось. А в следующую секунду я услышала:

— Лимма, открой глазки. Просыпайся, крошка.

Его голос снова вел меня. Я зашевелилась, чувствуя притупленную, но все еще сильную боль. В ноздри ударил резкий запах лекарств.

Сначала мне сложно понять, где я и что происходит. Но затем я вспоминаю, и сердце начинает тяжело колотиться.

— Все болит…

Мужчина гладит меня по волосам.

— Ты помнишь, что произошло?

Как же сложно сфокусировать взгляд на мужском лице, пусть и таком безупречно красивом.

— Я плохо вожу…

Губы Такера складываются в ласковую улыбку.

— Это поправимо, Лессон.

— У меня черепно-мозговая, да? Ребра… Нога, да? Что еще?..

Чувствую невесомый поцелуй в уголок губ.

— Ты должна отдохнуть, крошка. Я буду рядом, хорошо?

— Кей… сколько… сколько времени я здесь пробуду? — перевожу дыхание. — Мне нельзя задерживаться.

Он не отвечает.