была известна своим жителям как Салаама – «безопасное место». С севера ее прикрывал крутой скалистый склон, покрытый рыхлой каменистой осыпью, которая предательски трещала под ногой, предупреждая жителей о любых попытках подобраться к деревне с этой стороны, а с юга, востока и запада – глубокая быстрая река, которую с трудом могла переплыть даже очень крепкая лошадь, не будучи унесенной течением. Реку пересекал мост, ширина которого не позволяла разъехаться даже двум повозкам, который на обоих берегах тщательно охранялся. Дорога от моста вела к главным воротам деревни, огороженной стеной из увитых колючим терновником кольев. На ночь ворота закрывались, и стражники на мосту отступали под защиту стен.

Но Салаама не подвергалась нападениям еще со времен ликантропов и поддерживала хорошие отношения со всеми своими соседями. В результате ее обитатели стали чувствовать себя всё более вольготно, даже беспечно, и часовые порой не гнушались дремать на своих постах.

Салаама представляла собой крепость, которая так и дожидалась, чтобы ее взяли приступом.

* * *

Церера вышла подышать ночным воздухом, а дебаты о том, как лучше всего противостоять фейри, продолжились без нее. Может, Саада и была главой деревни, но за бо́льшую часть ее повседневной жизни отвечал Абанси, почти слепой или как там это было на самом деле, – включая поддержание порядка на улицах, снабжение и безопасность. Иными словами, он обладал значительной властью и влиянием, пусть даже окончательные решения оставались за Саадой. Все, что требовалось предпринять, предстояло осуществить при содействии Абанси – без этого все было бы сделано кое-как, если вообще было бы сделано. До тех пор пока его мнение касательно фейри – а также Скрюченного Человека – оставалось непоколебимым, любые усилия противостоять угрозе, которую те собой представляли, были обречены на провал.

В воздухе витал запах гари от факелов, освещавших деревню, и дыма от очагов, согревавших ее круглые дома, которые мало чем отличались от круглого форта Гогмагога. Построенные из камня или деревянных столбов, соединенных вставками из переплетенных между собой и обмазанных глиной прутьев – или, в некоторых случаях, стенами из тюков соломы и деревянных чурок, – и увенчанные коническими соломенными крышами, они напоминали те сооружения, которые служили пристанищем жителям Британии вплоть до железного века. Церера сразу представила себе те дождливые воскресные дни, когда они с отцом осматривали современные копии таких вот примитивных жилищ на продуваемых всеми ветрами вересковых пустошах, тогда как ее мать либо сидела, съежившись, в машине и слушала «Радио 4», или же укрывалась в пабе по соседству, если таковой находился поблизости. С каким восторгом отец сейчас тоже оказался бы в Салааме, вскользь подумала Церера, глядя на дым, просачивающийся сквозь щели в соломенных крышах, и на булыжники мощеной главной улицы, которые улавливали лунный свет, словно осколки упавших с неба звезд. Тогда, в подростковые годы, она частенько думала: печально, что он проводит бо́льшую часть своей жизни, с головой погрузившись в прошлое, вечно пытаясь представить себе и воссоздать то, что было в какие-то незапамятные времена. Церера боялась, что из-за этого отец упускает из виду многое из того хорошего, что есть в настоящем. А потом, повзрослев, когда ее собственная жизнь тоже стала понемногу оставаться позади, осознала всю важность примирения с прошлым, поскольку неминуемо наступит время, когда самым ценным, чем она будет обладать, станут ее воспоминания. В конечном счете разве они теперь не всё, что у нее есть от Фебы, – а может, это и всё, что у нее останется?

Какой-то шум отвлек ее от этих мыслей, и она обнаружила, что Ими, дочь Саады, задумчиво наблюдает за ней.

– Привет, – сказала Церера, и это было первое слово, с которым она обратилась к девочке.

– Привет, – отозвалась Ими. – Что ты тут делаешь одна?

– Размышляю.

– О чем?

– О своем доме, отце, дочери…

Ими озадаченно наморщила нос.

– Ты слишком молодая, чтобы иметь дочь, – заметила она.

– Я старше, чем выгляжу.

– А сколько лет твоей дочери?

– Немного меньше, чем тебе.

– Нет, это неправда. Такого не может быть.

– И тем не менее. Я бы не стала лгать о таких важных вещах.

Ими придвинулась ближе.

– А как ее зовут?

– Феба.

– Красивое имя… А что оно значит?

– Это значит «яркая» – типа как солнечный свет.

– А кто присматривает за ней, пока тебя нет, – ее отец?

– Я больше не живу с ее отцом. Только мы вдвоем.

– А как же твои папа с мамой? Они заботятся о ней?

– Мой отец умер, а мать живет в другой стране.

Ими, которая всю свою жизнь провела в деревне, где практически до любого из родни или друзей можно было добросить камнем, явно с трудом могла представить себе такую ситуацию. Она раздраженно вздохнула.

– Тогда кто же заботится о твоей дочери?

– Феба больна, – сказала Церера. – Она в больнице – месте, где за детьми ухаживают такие люди, как твоя мать. Они присматривают за ней вместо меня.

– А она выздоровеет?

– Я не знаю.

Голос у Цереры дрогнул, но в этот момент интерес Ими перескочил на более насущную тему.

– Ты нравишься моему брату, – сообщила она.

– В самом деле? Вообще-то у меня для него плохие новости на этом фронте.

Но Ими оказалось не так-то легко обескуражить.

– Он хочет жениться на тебе. И собирается утром обговорить с Лесником условия.

– Он… Что?!

– Есть кое-какие детали, которые нужно обсудить, прежде чем можно будет прийти к соглашению, но мой брат уверен, что это не займет много времени. Он думает, что Лесник может запросить за тебя восемь коров, но Баако не хочет платить больше шести. – Ими покусала заусенец на пальце. – Но шесть коров – это все равно слишком много. Я думаю, что ему надо предложить четырех.

Церера была оскорблена до глубины души.

– Я стою больше шести коров! – возмутилась она.

Ими пожала плечами, показывая, что, по ее мнению, в пересчете на крупный рогатый скот Церера явно себя переоценивает.

– Мне понравится быть твоей сестрой, – продолжала она. – Когда у вас родится ваша первая дочь, вы можете назвать ее в мою честь.

Церера пришла к мысли, что разговор принял тревожный оборот и его нужно немедленно прекратить.

– Этому не бывать, – решительно произнесла она.

– Но почему? Ими – красивое имя.

– Да, имя прекрасное, но я не собираюсь выходить замуж за твоего брата, так что этот вопрос никогда не возникнет. Ты когда-нибудь слышала про патриархат?

– Не думаю.

– Ну что ж, тогда позволь мне тебе сказать, что это понятие крепко прописалось в сознании твоего брата. Лесник не в том положении, чтобы предлагать