– Так. Значит, это ты хочешь со мной раздружиться,

– Это разные вещи. Я обязан идти в Гиблый лес.

– А я обязана раздобыть план, потому что знаю, как проникнуть в мастерскую архитектора, и даже знаю, когда это можно сделать незаметно.

Несколько минут они мерялись взглядами, потом Лисандр удостоил Лаванду тенью улыбки.

– На Белом острове не найдется удобной канавки, я не смогу тебя навещать.

– И я не смогу увидеться с тобой в Гиблом лесу. Ну что, настало время прощаться?

– Ничего подобного. Увидимся, как всегда, в последнюю четверть луны.

У Лаванды перехватило дыхание, она почувствовала: этому не бывать.

– Луна нас всегда обманывает, считает господин Лемуан, – сказала она, чтобы переменить тему. – Когда она «С», ничего не свершается, а когда она «О», может и свершиться.

– Луна нас всегда обманывает, – повторил Лисандр задумчиво, – ну что ж…

– В январе она будет красной, знаешь? Полной, огромной и красной.

– Тоже Лемуан сказал?

– Да. Бедный Лемуан. Я его очень люблю. Время от времени я его навещаю, но не часто, чтобы не вызывать подозрений. Он говорит, что предпочел бы не мучить свои старые кости в царствование Жакара, но ради необыкновенной Красной Луны стоит еще пожить. До конца века мы больше такой не увидим…

Лаванда замолчала. Таких, как Лисандр, она тоже не увидит больше никогда.

– В общем, береги себя, Лили.

– И ты тоже.

Лисандр ласково снял кота, собираясь выбраться и бежать обратно домой.

– Ему нужна ласка, – сказал он сверху. – Правда, блохастый, тебе одиноко?

– Может, отнести его госпоже Лебель?.. – умилилась Лаванда. – Ей тоже одиноко.

– У нее до сих пор нет кота?

– Нет, как ни удивительно.

– Ничего удивительного. Она ждет своего капитана.

– Не вижу связи.

– У капитана аллергия на кошек. Она рассталась с Олафом из-за любви к капитану. Думаешь, она так и будет всегда его ждать?

– Она женщина.

– Не вижу связи.

– Когда-нибудь поймешь, – усмехнулась Лаванда.

– Поверю тебе на слово. Кстати, о Лебеле, мне не верится, что он жив. У него есть причины прятаться, согласен, но чтобы целый год… Он слишком любил Элизабет и не смог бы так долго держать ее в неведении. И потом, он не из тех людей, кто наблюдает со стороны, как его страна корчится в агонии. Лично я уверен, что он погиб.

– Он обвинен в убийстве, Лисандр, и не может безнаказанно объявиться. Кто подтвердит, что он невиновен?

– Я могу. Подтверждаю: он невиновен. Я там был, я знаю.

– Там было темно, ты ничего не видел. Никто ничего не видел.

Лисандр рассердился:

– Александр видел стрелу в горле Тибо!

– Александр, Александр… Только он один.

Лаванда ненавидела Жакара всеми силами души, но смерть Тибо такая загадочная, таинственная! Девочка колебалась между версией Александра с мятежниками и официальной версией, которой придерживалось большинство. Огорченный Лисандр попрощался:

– Ладно, пока! Я пошел.

– Лисандр, я сказала только то, что все говорят при дворе! Это не значит…

Лисандр промолчал и ушел, сунув руки в карманы. Лаванда посидела еще несколько минут внизу, глядя туда, где только что был Лисандр: на примятую траву, подтаявший иней, огорченного кота. Трава, былинка за былинкой, приподнималась, собираясь забыть про мальчика. Лаванде хотелось плакать. Как же она не любила расставаться, поссорившись! Да еще с предчувствием, что увидеться им больше не суждено…

А Лисандр бежал, бежал, бежал и влетел в дом как раз, когда поднялась крышка супницы.

– Удостоил нас, значит, своим присутствием, – пробурчал Шарль, поставив локти на стол.

Вчерашнее собрание его мало порадовало. А раскрасневшиеся щеки бегуна и банка с корнишонами окончательно вывели из себя. Вместо ответа Лисандр спросил:

– Вы что, изменили место встреч? У тебя, Шарль, застряла соломинка в волосах.

Шарль нащупал соломинку, но загрубевшие пальцы никак не могли ее подцепить. Камешек вчера оказался ложной тревогой. Сири уронила его в щель, когда играла в классики. Зато выдался случай узнать, что с запасным выходом есть проблемы. Во-первых, сдвинуть этажерку они смогли только втроем. Во-вторых, Венди едва протиснулась. А те, что добрались до риги, в темноте никак не могли найти выхода, и обвалили на себя снопы соломы.

– Вольному воля, спасенному – рай, – пробурчал Шарль.

– И что?

– А то, что, измени мы место встреч, думаешь, я тебе сказал бы?

– Нет, не сказал бы.

Лисандр с такой скоростью принялся за суп, что у кузнеца пропал аппетит.

39

В мастерской господина фон Вольфсвинкеля, просторном помещении с желтыми стенами, пылинки плясали в лучах солнца между свитками пергамента и свертками картона. Здесь царствование Жакара обретало свой видимый облик: крепость, пристройки к усадьбе Ис, пять охотничьих павильонов, замок герцога Инферналя, поместье баронессы де Пико, дворец баронессы де Буржуа. За год и месяц царствования Жакара построено больше сооружений, чем при всех его предках, вместе взятых. В пронумерованных нишах хранились планы уже построенных зданий, а в большом сейфе – все, что касалось стратегических и оборонных объектов.

В мастерской постоянно толпа: архитекторы, помощники, ученики, чертежники. Улей, что кормился гордыней короля, капризами королевы и соперничеством аристократов. Но в этот день после полудня здесь, как ни странно, было пусто. Все придворные и почетные граждане, прибывшие со всех концов острова, кроме Френеля, поскольку там таковых не имелось, поднялись на главную башню, чтобы положить Последний Кирпич в последний зубец двойной стены. Жакар возьмет кирпич, Виктория – мастерок, и они дружно поставят точку, завершат крепость, свою опору и защиту от недовольных и мятежников.

Церемония намечена на середину октября, но откладывалась с недели на неделю. И вот теперь, 28 декабря, наконец состоялась, хотя настал такой мороз, что раствор замерзал. Виктория потребовала для себя особое подъемное устройство. Она не желала подниматься по винтовой лестнице: во-первых, задохнешься, во-вторых, наряд испортишь. Инженеры придумали систему блоков с диванчиком. Последние две недели работники мастерской только и делали, что налаживали королевский лифт, но испытания шли не слишком гладко, и пострадавшим требовалась помощь Плутиша и Фуфелье.

Церемония Последнего Кирпича должна начаться через несколько минут, и главный архитектор фон Вольфсвинкель чувствовал себя словно канатоходец. Он знал толк в пропорциях и равновесии, чертил и рисовал, но публичных выступлений боялся панически. Он был убежден, что его карьера, репутация, умственное и физическое здоровье зависят от речи, которую он наскоро набросал на клочке бумаги и улучшил бы, украсил бы, отточил, если бы Наймит не свалился как снег на голову и не пристал к нему с трудностями, возникшими на Бойне. С отхожими местами и сбором селитры, само собой.

– Непременно, господин Наймит… Если господин Наймит не возражает, мы обсудим проблемы канализации завтра, прямо с утра, – уже в третий раз пытался избавиться от назойливого посетителя главный архитектор.

– Вы так любезны, – отвечал Наймит и принимался опять за свое: – Только взгляните на эту трубу. Она слишком длинная, моча потеряет минеральные соли. Трубу нужно укоротить, расширить и смягчить наклон.

Он стучал пальцем по развернутому плану.

– Что вы на это скажете, господин фон Вольфсвинкель?

Он так и не оставил архитектора в покое, пока