это тоже естественно. Если [этот принцип] исходит от великого, то он становится правильным Путем, если он исходит от малых, то он становится фальшивым путем»[574].

Некто спросил: «Шэнь Бухай и Хань Фэй брали за образец то, что не следует брать за образец, так ли это?» Отвечаю: «Образец — это образец танского Яо и юйского Шуня и основателей династии Чжоу. О Шэнь Бухай и Хань Фэй! О Шэнь Бухай и Хань Фэй! Чжуан Чжоу, Шэнь Бухай и Хань Фэй не только отходили от Совершенномудрого, но и пропитали [своими толкованиями] книги [с его учением], так что даже сыновья Яня и внуки Миня[575] ничего не могут с этим поделать».

Некто спросил: «Что можно заимствовать у Чжуан Чжоу?» Отвечаю: «Умеренность в желаниях». «А что можно заимствовать у Цзоу Яня?» Отвечаю: «Скромность. К тому времени, когда династия Чжоу упрочила чувство долга между государем и подданным, о Цзоу Яне между небом и землей никто не знал. Даже соседи не видели его».

Глава пятая. Спрашиваю о духовном

Некто спросил о духовном. Отвечаю: «Это разум». — «Позвольте спросить о разуме». Отвечаю: «[Разум], проникший к Небу, — это Небо; проникший в Землю — это Земля. Небо и Земля постигаются духовно, а не измеряются. Но разум проникает [даже] туда, как будто измеряет их. Что же сказать о человеке! Что же сказать о других вещах!» — «Осмелюсь спросить, как разум проникает до Совершенномудрого?» Отвечаю: «В старину Чжун-ни разумом дошел до Вэнь-вана и постиг его; Янь Юань также разумом дошел до Чжун-ни, но немного не постиг его. Духовное было там, где остановилось проникновение».

Небесный дух, небесное озарение освещают и дают возможность познать все вокруг; небесное совершенство, небесная чистота располагают все сущее по классам вещей.

О, как загадочен человеческий разум! Владеешь им, и он есть; отбросишь его, и его нет. Тот, кто может постоянно владеть им, чтобы он сохранялся у него, — только тот совершенномудрый. Совершенномудрый сохраняет в себе духовное и доходит до самой сути вещей, следует великому порядку Поднебесной, приносит великую пользу Поднебесной, соединяет собой промежуток между Небом и Человеком, так что между ними не остается разрыва.

Дракон погружается в грязь, и саламандра издевается над ним. О саламандра! О саламандра! Скверно ты относишься к благородству дракона. Некто спросил: «Дракону непременно хочется летать в небе?» Отвечаю: «Когда время летать, он летает; когда время погружаться в пучину, он погружается. Он и летает, и погружается. В еде он не беспорядочен, а облик его таков, что его нельзя поймать и удержать в руках». Спрашивают: «Но если совершенномудрого нельзя удержать в руках, как [он] попал в Юли?»[576] Отвечаю: «Этот дракон потому дракон, что его нельзя удержать в руках. А совершенномудрый потому совершенномудрый, что он остается таким, каким его создало Небо».

Некто спросил: «Можно ли в канонах что-либо убавить или прибавить?» Отвечаю: «"И цзин" начинался с восьми триграмм, а Вэнь-ван увеличил их число до шестидесяти четырех; значит, можно понять, что здесь прибавление. В "Ши цзине", "Шу цзи-не", "Ли цзи" и "Чунь цю" есть заимствованное и есть созданное, а составил их Чжун-ни; значит, можно понять, что здесь прибавление. Поэтому Путь — это не то, что природная естественность, он создается в соответствии со временем, и можно понять, что и в нем есть убавления и прибавления». Некто сказал: «В "И цзине" утеряно немногое, и даже глупец понимает недостающее там. А вот от "Шу цзина" дошло чуть больше половины[577], и тот, кто изучает его, не знает остального. Как жаль, что последовательность в "Шу цзине" не такая же, как последовательность в "И цзине"»[578]. Отвечаю: «Это оттого, что в одном случае нельзя представить себе утраченное, а в другом случае можно. Последовательность в "Шу цзине" такова, что тут и сам Конфуций ничего не мог бы поделать. В старину считалось, что "Шу цзин" состоит из ста глав, но глава "Цзю гао"[579] как-то исчезла, и сейчас ее нет. Разделы "Юй" и "Ся" глубоки, раздел "Шан" необъятен, раздел "Чжоу" торжествен, а тексты после чжоуских — порицающие»[580].

Некто спросил, нельзя ли каноны совершенномудрых изложить полегче. Отвечаю: «Нельзя. Если бы Небо можно было так просто измерить, то это значило бы, что расположенные на нем вещи мелки; если бы Землю можно было так просто вымерить, то это значило бы, что наполняющие ее вещи ничтожны. Но они же велики! Небо и Земля — это обрамление для всего сущего; пять канонических книг — это обрамление для всей массы учений».

Некто спросил: «Деяния совершенномудрых не могут светить, как солнце и луна; почему же последующие поколения спорят о них?» Отвечаю: «Слепой Куан[581] мог замолчать, но он не мог исправить уши, которые не исправляются. Ди Я[582] мог изойти криком, но он не мог исправить рот, который не исправляется. Речи благородного мужа хотя и темные, но всегда посильнее ясных; хотя и далеки по мысли, но всегда посильнее близких; хотя и маленькие, но всегда посильнее больших; хотя и незначительные, но всегда посильнее пышных. Говорить неосмотрительно — значит говорить впустую. Но когда благородный муж [говорит] впустую, то это посильнее, чем [когда иные говорят] не впустую. Если речи не могут выразить твоих мыслей, а писания не могут выразить твоих речей, то это тяжело! И только совершенномудрый достигает доходчивости речей, достигает цельности писаний. Светлое солнце озаряет их, реки омывают их, они необъятны, и их нельзя сдержать. Обликом [совершенномудрые] походят друг на друга, речи их соответствуют друг другу, они отказываются от своих сокровенных желаний и возмущаются тем же, что и все люди. Это невозможно выразить словами. [Они] охватывают и упорядочивают события в Поднебесной, записывают давнее и освещают далекое, пишут о древности, которую нельзя видеть своими глазами, рассказывают о том, что происходит за тысячу ли и чего нельзя постичь самим.

Это невозможно описать. Поэтому их речи — это звуки разума, их писания — это картина разума. По характеру звуков и картины узришь благородного мужа и низкого человека. Эти звуки и картины движут чувствами благородного мужа и низкого человека. А слова совершенномудрого полноводны, как река. Ведь только в реке, если движешься по течению, то удобно, и если движешься против течения, то наоборот».

Некто спросил: «Чжун-ни же был совершенномудрым, почему же он не мог прожить свой век в покое, а наткнулся на неудобства в