кровию сполощона.

Есть образ сеяния тоски (туги).

Ой, посию тугу

Та по всему лугу,

По лугах, бережёньках,

По моих вороженьках.

Как этот образ, так и предшествовавший встречаются в Песне «о полку Игореве». В песне о Марусе и гайдамаках грусть жены о муже и нетерпеливое ожидание его возвращения выражены в следующей форме: Маруся изорала поле мыслями, заборонила карими глазами, полила частыми слезами.

Изорала Марусенька мисленьками поле,

Карими оченьками тай заволочила,

Дрибними слизоньками все поле змочила.

Женщина, сиротствующая в чужой стороне, хочет посеять свой «род» мелким семенем.

Де тебе, роде, узяти?

Чи посияти дрибним насинячком?

Конопля в народной поэзии — образ большею частью грустный. Девица-сирота берет коноплю и просит сырую землю принять ее (см. выше о земле); конопля, растущая в поле, сопоставляется с изменою молодца девице.

Ой, у поли конопель — верхи зелененьки;

Покидае милий милу — вороги раденьки.

Конопля, намоченная в воде, — образ несчастного житья женщины на чужбине.

Ой, як тяжко конопельци в сирий води гнити,

А ще тяжче молодици начужини жити.

Но уклонение от этого печального значения представляет шуточная песня, где вторжение журавля в коноплю символизирует нарушение девства (брачное).

Та внадився журавель

До бабиних конопель —

Таки, таки журавель,

Таки, таки цибатий.

Полынь — символ горемычного житья. Солдат сравнивает с ним свой солдатский быт.

Ой ти, полинь трава,

Ой ти, гиркая трава,

Через тебе, полинюшка,

Гирше в свити нема.

Ой ти, служба моя солдацькая,

Через тебе, через службу,

Гирше в свити нема.

В песне, где описывается дурное обращение свекрови с невесткою, говорится, что она поила ее полынем вместо того, чтобы поить медом и вином, как приказал уехавший сын.

Велив ей наповати медом та вином,

А вона и наповала гирким полинем.

О девушке, которая тяготится своим положением в родительском доме, говорится, что батюшкин хлеб ей пахнет полынью.

Батькова хлиба не хочеться,

Батькив хлиб полинем пахне.

Несчастная в замужестве женщина сопоставляет горечь своего жития с горечью полыни.

Гиркий полин, гиркий полин, гирько его исти;

А еще гирше вид полину из нелюбом систи.

Крапива встречается редко, но всегда в смысле зла и несчастья. Девица не хочет идти замуж, зная, что у нее будет лихая свекровь, и сравнивает ее со жгучею крапивой.

Не пиду я городами, бо кропива жалкая,

Не пиду я во осени замиж, бо свекруха злая.

Бедная женщина говорит, что бросит она дитя в крапиву, а каково этому дитяти в крапиве, таково и ей на чужбине.

Покину дитину в кропивину,

А сама пиду гулять в Украину.

Ой, як тии дитини в кропивини,

То так мини гулять на чужини.

В другой песне девица приносит своему соблазнителю ребенка и говорит, что закинет его в крапиву, если отец не возьмет его.

Ой, на тоби, козаченько, малую дитину;

Як не визмеш, в кропиву закину.

В этой же песне образ терпения, которое она испытывает, ожидая себе наказания, выражается тем, что она рубит крапиву, а за нею ползет ее ребенок.

Дивчинонька кропиву шаткуе,

А за нею дитина рачкуе.

Люли-люли ти, маленький синьку,

Набьють мини та за тебе спинку!

Люли-люли ти, маленький враже,

За тобою вся худоба ляже!

Камыш — очерет — в шуточных песнях с осокой представляют любовную двойственность:

Очерет та осока,

Чорни брови в козака,

На те мати родила,

Щоб дивчина козаченька любила.

С сухим очеретом сопоставляется глуповатый молодец, которого девушка дурачит.

Ой, сухий очерет та прибреховатий,

Чи ти мене не пизнав, пришелеповатий,

Ти думаеш, дурню, що я тебе люблю,

А я тебе, дурню, словами голублю;

Ти думаеш, дурню, що я покохаться,

А я з тебе, дурню, аби посмияться.

В малорусской поэзии мы встречаем несколько растений, имевших несомненно поэтическое значение, но смысл его в настоящее время темен, так как эти растения встречаются очень редко и даже некоторые, сколько нам известно, по одному только разу, таковы: папоротник «царь-зильля», сон-трава, «трой-зильля», Божье дерево, ряска и жемчужная трава.

Папоротник — папороть — встречается в одной песне, где, по одному варианту, девочка-жидовочка, по другому — русалочка загадывает три загадки: что горит без пламени, что растет без корня и что цветет без цвету?

Ой, що горить без полонья?

Ой, що росте без кориня,

А що цвите без всякого цвиту?

(По галицкому варианту:)

А що ми квитне без синего цвиту?

Горить золото без полонья,

Росте каминь без корине,

Цвите напороть без цвиту.

Так отгадывается эта загадка: без пламени горит золото, без корня растет камень, без цвета цветет папоротник. По тому варианту, где загадывает девочка-жидовочка (дивчя-жидивчя), козак отгадывает, по другому девица не отгадала и русалочка защекотала ее.

Дивчинонька загадочки не видгадала,

Русалочка ии залоскотала.

Хотя этот образ состоит в связи с известным суеверием о цветении папоротника в ночь на Ивана Купала, в отношении поэтической символики он остается для нас неясным.

О царь-зильле (Delphinium elatum) одна песня говорит, что оно растет в глубокой долине, на высокой могиле и над ним кукует кукушка. Оставшись одно после того, как вся трава скошена и дуброва вся опустошена, оно просит девицу обмолотъ ее, но девица не смеет, потому что у ворот стоит немилый и держит палки, которыми грозит бить ее по плечам.

Уся травиця покошена,

И диброва спустошена.

Зосталось царь-зильлячко.

«Обполи мене, моя дивочко!» —

«Ой, рада б я обполоти,

Та стоить нелюб у ворот,

Держить кии тоненький

На мои плечи биленький».