был, по мнению того же Деникина, «мудрый и честный патриот», то почему он немедленно не сообщил Николаю II о грозящей опасности? Это ему велел его долг военнослужащего и верноподданного. Во-вторых, вызывает большое сомнение самостоятельность принимаемых решений Рузским и Брусиловым о поддержке заговорщиков. Ведь Алексеев пользовался у них большим авторитетом. Согласиться на такой рискованный шаг, как участие в перевороте, направленном против царя, без согласия Алексеева, хотя бы пусть и молчаливого, означало бы поставить себя в крайне щекотливое положение.

Здесь хочется привести слова генерала Н. И. Иванова об Алексееве: «Алексеев — человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией — его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы, Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более, что войска на фронте стояли спокойно и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие не могли бы и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева»[511].

Итак, из приведённых выше высказываний следует, что Алексеев был замешан в заговоре, но в чём конкретно состояла его роль, остаётся непонятным. Какие-то разговоры, незаконченные планы, обещания, сомнения. Вот и генерал А. А. Брусилов пытается нас уверить в своих воспоминаниях, что заговор против царя существовал, но в чём он заключался, непонятно. «Доходили до меня сведения, что задумывается дворцовой переворот, что предполагают провозгласить Наследника Алексея Николаевича императором, при регентстве великого князя Михаила Александровича, а по другой версии — Николая Николаевича, но всё это были тёмные слухи, не имевшие ничего достоверного. Я не верил этим слухам потому, что главная роль была предназначена Алексееву, который якобы согласился арестовать Николая II и Александру Федоровну; зная свойства характера Алексеева, я был убеждён, что он этого не выполнит»[512].

Ясность приходит лишь на заключительном этапе февральской драмы, одним из главных действующих лиц которой стал Алексеев. Хватило у «безвольного» Алексеева характера и довести заговор до конца, и арестовать в Ставке своего Государя.

Помимо Алексеева ведущую роль в военном заговоре играл и главнокомандующий войсками Северного фронта генерал-адъютант Н. В. Рузский. Как мы уже писали, генерал Рузский, так же как и генерал Алексеев, был давно и тесно связан с Гучковым и руководством ВВНР. Двоюродный брат Рузского профессор Санкт-Петербургского политехнического института Д. П. Рузский был секретарем городского петербургского совета «Великого Востока народов России»[513].

По имеющимся сведениям, Рузский находился в непосредственном контакте с представителями «Круглого стола». О. А. Платонов пишет, что «по данным масонских источников, у английского посла Бьюкенена в январе 1917 года было совещание, на котором присутствовал генерал Рузский. На нем обсуждался план дворцового переворота, и даже был назначен день — 22 февраля 1917 года»[514].

Генерал Рузский находился в тесной связке с командующим Уссурийской дивизией генералом А. М. Крымовым.

Уже после Февральской революции социал-демократ, масон, редактор «Приказа № 1» Н. Д. Соколов встречался с генералом Крымовым, и «Крымов рассказал кое-что о военных заговорах, что 9 февраля 1917 г. в Петербурге в кабинете Родзянко было совещание лидеров Государственной думы с генералами — был Рузский, Крымов. Решено, что откладывать дальше нельзя, что в апреле, когда Николай будет ехать из ставки, его в районе армии Рузской задержат и заставят отречься. Крымову отводилась какая-то большая роль»[515].

М. В. Родзянко в своей книге «Крушение империи» об участии Рузского не упоминает, а говорит только о Крымове, которого называет доверенным лицом Алексеева. Также Родзянко уверяет, что встреча имела место не в феврале, а в январе 1917 года. Родзянко пишет, что главной целью этой встречи была просьба Крымова «дать ему возможность неофициальным путем осветить членам Думы катастрофическое положение армии и ее настроения»[516].

Однако разговор, который повёл Крымов, сводился не к этому. «С волнением слушали доклад боевого генерала. Грустной и жуткой была его исповедь. Крымов говорил, что пока не прояснится и не очистится политический горизонт, пока правительство не примет курса, пока не будет другого правительства, которому бы там, в армии, поверили, — не может быть надежд на победу. Войне определенно мешают в тылу, и временные успехи сводятся к нулю. Закончил Крымов приблизительно такими словами:

— Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен, и на фронте это чувствуют. Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим. Очевидно, иных средств нет. Все было испробовано как вами, так и многими другими, но вредное влияние жены сильнее честных слов, сказанных Царю. Времени терять нельзя. Крымов замолк, и несколько минут все сидели смущенные и удрученные. Первым прервал молчание Шингарев:

— Генерал прав — переворот необходим… Но кто на него решится?

Шидловский с озлоблением сказал:

— Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию.

Многие из членов Думы соглашались с Шингаревым и Шидловским: поднялись шумные споры. Тут же были приведены слова Брусилова: «Если придется выбирать между Царем и Россией — я пойду за Россией». Самым неумолимым и резким был Терещенко, глубоко меня взволновавший. Я его оборвал и сказал:

— Вы не учитываете, что будет после отречения Царя… Я никогда не пойду на переворот. Я присягал… Если армия сможет добиться отречения — пусть она это делает через своих начальников, а я до последней минуты буду действовать убеждением, но не насилием»[517].

Если отбросить всю демагогию Родзянко, то причина встречи с Крымовым заключалась в том, что верхушка армии подталкивала Родзянко и остальных на осуществление государственного переворота. При этом они заверяли их в своей поддержке. По поводу генерала Крымова интересные сведения приводит Мельгунов: «Милюков, — пишет он, — в своих воспоминаниях писал: «Из сообщения М. И. Терещенко после