начавшемся в Петербурге революционном движении и образовании временного правительства, поручил Хати-сову оповестить Тифлисский гарнизон о своем сочувствии народному движению, о чем лично объявил на приеме у себя и лидерам революционных партий, которые, в свою очередь, заверили его о своем к нему доверии».

Великий князь Николай Николаевич был одним из генерал-адъютантов, при том наиболее честолюбивым. Его самолюбию льстила мысль стать «вождем всей земли русской». В то же время, он не был уверен в успехе предприятия. Эти колебания нашли отражение во встречах великого князя с Хатисовым. «В Тифлисе, — пишет Мельгунов, — во время новогоднего приема, Хатисов изложил великому князю «проект Львова». Предложение не вызвало протеста со стороны Николая Николаевича. Николай Николаевич сделал лишь два возражения: ему представлялось «неясным, не будет ли народ оскорблен в своих монархических чувствах насильственным свержением монарха с престола; затем он хотел бы более определенно уяснить себе вопрос о том, как в случае низвержения Николая II отнеслась бы к этому событию армия». Николай Николаевич просил «два дня на размышление». Хатисов указывал, что немаловажное значение имел одновременный приезд в Тифлис (30 декабря) инкогнито великого князя Николая Михайловича со специальной целью посвятить Николая Николаевича в те суждения, по поводу которых перед тем имели между собой 16 великих князей по поводу критического положения и роли Императора. Через два дня Хатисов встретился с Николаем Николаевичем и узнал от него, что великий князь решил уклониться от участия в заговоре, мотивируя свой отказ мнением генерала Янушкевича, что армия настроена монархически и не пойдет против Царя. Передавая всю эту эпопею, надо подчеркнуть, что, по словам Хатисова, до сведения Николая Николаевича в эмиграции было доведено, что предполагается опубликовать рассказ Хатисова. Великий князь не протестовал. В последующей личной беседе с ним в Шуаньи Хатисов услышал подтверждение правильности рассказанного и сочувственное отношение к тому доверию, которое великий князь в свое время оказал левым общественным деятелям. Николай Николаевич готов был признать теперь, что его отказ был ошибочен»[539].

Мотивировка отказа великого князя от участия в заговоре представляется сомнительной. Неужели генерал Янушкевич знал о настроениях армии больше, чем великий князь, бывший верховный главнокомандующий? Неужели без Янушкевича он не знал, что армия «настроена монархически»? Разве для этого ему нужно было брать два дня на размышления? А сам Хатисов, который знал, что Львовым получен мандат от армейской верхушки на переворот, неужели он не мог довести это до сведения великого князя? Возможно, ответом на эти вопросы служит приезд великого князя Николая Михайловича в Тифлис и встреча его с Николаем Николаевичем. О том, что он туда приезжал и имел беседы с великим князем Николаем Николаевичем, пишет не только Мельгунов со слов Хатисова. Об этом же, правда, почему-то не называя Николая Михайловича по имени, пишет и генерал Данилов: «Приблизительно в это же время, — пишет он, — в Тифлис совершенно инкогнито прибыло одно высокопоставленное лицо, высланное из Петербурга, которое видимо, ознакомило Великого Князя Николая Николаевича с суждениями, имевшими место в среде царской фамилии по поводу той рискованной политики, которая велась царствующим Императором и которая грозила гибелью России»[540].

Ясно, что речь идет о великом князе Николае Михайловиче, высланном царём из столицы за резкие высказывания в адрес императрицы. Сама личность великого князя Николая Михайловича, яркого историка, оригинала, блестящего офицера, неустанного критика всего и вся, атеиста, масона и сторонника реформ, придает его тифлисским встречам с великим князем Николаем Николаевичем особую остроту. Тем более, что оба великих князя терпеть не могли друг друга. Генерал Данилов в панегирике своему бывшему начальнику старается, как может, очернить имя великого князя Николая Михайловича, к тому времени расстрелянному большевиками. Он обвиняет его и в двуличности, и в политических амбициях, и в моральной нечистоплотности, и в зависти к великому князю Николаю Николаевичу. Но среди прочего Данилов приводит одни очень характерные слова Николая Михайловича, сказанные им царю во время войны о своем родственнике: «Популярность его вовсе не идет на пользу Престола или престижа Императорской фамилии. При возможности всяких смут после войны, надо быть начеку и наблюдать зорко за всеми ходами для поддержания сей популярности»[541].

Уничижение имени Государя и всяческое возвеличивание Николая Николаевича в военной среде нашло свое отражение в секретных сообщениях Петроградского охранного отделения от февраля 1917 года. «Из проявлений оппозиционного настроения в столице, — говорилось в этих сообщениях, — в последние дни необходимо отметить очередную славянскую трапезу, состоявшуюся 19 сего февраля под председательством генерала Скучаревского и при участии большого количества офицеров. Генерал Скучаревский, вопреки установившемуся порядку открывать речи тостом за Государя Императора, предложил тост «за армию и за её Верховного Главнокомандующего», каковой тост был принят без обычного ранее подъёма. Вслед за этим генерал Скучаревский огласил телеграмму, посланную английскому послу сэру Бьюкенену, содержащую в себе горячий привет английской армии, которая скоро должна соединиться с руководимой доблестным Вождём Великим Князем Николаем Николаевичем Кавказской армией, выполняющей главную задачу войны — устремление к Царъграду и проливам. Телеграмма эта была встречена бурными аплодисментами»[542].

Февральские события сделали «кавказский сценарий» полностью невозможным. Любопытно, что, как только до Кавказа дошли известия о Февральской революции, «герцог С. Г. Лейхтенбергский (пасынок великого князя Николая Николаевича) был экстренно командирован в Батум на специальном миноносце для свидания с Николаем Николаевичем. Эта миссия была секретная и настолько срочная, что командиру миноносца дано было предложение «сжечь котлы, но полным ходом доставить герцога к отходу батумского поезда». Тогда ходили слухи, что в контакте с Балтийским флотом и некоторыми войсковыми частями Черноморский флот должен был перейти в Батум и там, и по всему побережью произвести демонстрацию в пользу Николая Николаевича и доставить его через Одессу на Румынский фронт и объявить Императором, а герцога Лейхтенбергского — наследником»[543].

Интересно, что по замыслам заговорщиков большую роль в «кавказском плане» должен был сыграть вице-адмирал Колчак. Именно он должен был осуществить военно-морскую «демонстрацию в пользу Николая Николаевича», и именно Колчак должен был предоставить военное судно для доставки великого князя на Румынский фронт.

Имя Колчака связано не только с «кавказским планом». По имеющейся, хотя и не точной, информации в конце 1916 года на квартире Максима Горького возникает «морской план», участниками которого были А. В. Колчак и В. В. Шульгин[544].

Были ли такие планы относительно великого князя Николая Николаевича у морского командования или не были, но ясно, что если они и были, верхушка армии их не поддержала. Для Алексеева и его соратников возвращение Николая Николаевича означало бы возвращение его генералов