Не меньшим деликатесом было мясо ламантинов, «…похоже на телятину, но по вкусу напоминает свинину, однако они не обрастают, как свиньи, салом, — рассказывает Эксквемелин. — Мясо засаливают и коптят точно так же, как свинину и говядину… Из крупного манатина может выйти две тонны мяса без костей и сала; на хвосте сало у манатинов прозрачное, пираты перетапливают его в испанских горшках и едят с маисом, который они готовят наподобие гречки. У этого сала нет привкуса рыбы, оно даже лучше масла или свиного жира». Запасшись впрок солониной, пираты баловали себя «горячим» — варили печень, легкие, кишки, почки и мясо с костей. В ламантине всё шло в дело, даже шкура: «…если ее высушить, то она становится такой же крепкой, как шкура кита, и годится на изготовление тросов».

Правилом буканьеров, а также подражавших им флибустьеров было раздельное питание. Мясо ели без хлеба.[76] Отец Лаба отмечает: «…пока кабан печется, можно поесть что-то другое, если имеется. Но как только при ступают к кабану, ничего другого есть уже нельзя. Точно так же нельзя смешивать вино и воду: это противоречило бы простоте нравов буканьеров».

«Хорошие манеры» за пиратским столом имели большее значение, чем можно было бы предположить. После нападения на Пуэрто-дель-Принсипе объединенных сил английских и французских флибустьеров Генри Морган велел забить сотни коров и быков, чтобы накоптить и насолить мяса для нового похода. Тут-то и разгорелся конфликт. Французы обожали разбивать кости только что убитых животных и высасывать еще теплый костный мозг. При этом они сплошь перемазывались кровью, от чего англичан, видавших в жизни всякое, просто мутило. Наслаждаться таким «деликатесом» казалось им сродни каннибализму. Народ подобрался вспыльчивый, несдержанный на язык. Слово за слово — и вот уже спорщики схватились за ножи. Когда, разбившись на два лагеря, тысяча пиратов пошла в бой стенка на стенку, вмешался Морган. Ему удалось разнять англичан и французов, наказав флибустьера, который первый пырнул врага ножом, а главное — напомнив, что им предстоит новый поход за богатой добычей, так что не время сейчас обсуждать кулинарные пристрастия.

Праздничным пиратским блюдом было салмагунди. В котел загружали соленую свинину или говядину пополам со свежим мясом дикой свиньи или козла (за неимением «благородного» мяса в дело могли идти собаки, кошки и крысы). Гарниром к вареному мясу служили овощи, яйца, анчоусы, виноград, дикие яблоки, плоды хлебного дерева. Всё это сдабривали по вкусу чесноком, сахаром, медом, солью, уксусом, маслом, вином и корицей и подавали к столу с галетами. Считалось, что если в сухарях попадаются термиты или другие насекомые, они лишь делают пищу сытнее.

Копченое мясо, а в особенности буканьерский соус пиментад возбуждали жажду, и пили флибустьеры много. Впрочем, пить начинали еще до трапезы: по свидетельству отца Лаба, пират, вернувшийся с охоты с пустыми руками, должен был либо отправляться обратно, либо выпить «штрафную» — столько стаканов рома, сколько добыл дичи самый удачливый охотник.

«Буканьеры проводят в лесах по году, а то и по два. Затем они отправляются на остров Тортуга, чтобы обновить там свой запас пороха, свинца, ружей, полотна и т. п., — рассказывает Эксквемелин. — Прибыв туда, они буквально за месяц спускают всё, что нажили за год или полтора. Они хлещут водку, словно воду, вино покупают прямо бочонками, выбивают затычки и пьют до тех пор, пока бочонок не опустеет. День и ночь буканьеры шатаются по селениям и славят Бахуса, пока остается хоть грош на выпивку. Между прочим, они не забывают воздать должное и Венере, водят шашни с торговками вином и девками, которые собираются к приезду буканьеров и каперов точно так же, как шлюхи и торговки Амстердама в ту пору, когда туда прибывают корабли из Ост-Индии или военная флотилия. Прожив все свои деньги и даже наделав порой долгов, охотники возвращаются восвояси и снова проводят в лесах по году-пол-тора».

Похожим образом вели себя и флибустьеры. «Здесь больше тысячи человек, которых называют флибустьерами, — писал в 1677 году в рапорте начальству губернатор Сан-Доминго Жак Неве де Пуансе. — Они нападают на испанцев и корсарствуют только затем, чтобы было на что выпить и поесть в Пти-Гоаве и на Тортуге, и не уезжают до тех пор, пока не выпьют всё вино или пока у них не кончатся на него деньги, товары или кредит». Времяпрепровождение пиратов кратко и емко описано в «Песне о капитане Варде»:

Деньги, кстати, просаживались огромные. Команда Джона Дэвиса с Ямайки разграбила город на берегу озера Никарагуа, набрав чеканного золота, серебряной посуды и ювелирных изделий на 40 тысяч реалов. Всё это пираты довольно быстро прокутили на Ямайке и были вынуждены отправиться в новый поход. Добыча Олоне, разорившего Маракайбо, составила 60 тысяч реалов; они перекочевали к трактирщикам и шлюхам с Тортуги буквально за три дня. В 1680 году Клод де Форбен оказался на Сан-Доминго, куда как раз прибыли флибустьеры Де Граммона, разграбившие (в который раз!) Маракайбо. «Мы проводили время, развлекаясь вместе с ними. Однажды Граммон, играя в «десятку»[77] с маркизом д'Эстре, поставил разом десять тысяч пиастров. Маркиз вышел из игры: хотя он и был крупным вельможей, не считал уместным принять вызов авантюриста, у которого в сундуках, возможно, лежали 200 тысяч пиастров».

Задержимся ненадолго на денежном вопросе, чтобы прояснить его цену.

Французские, английские и голландские колонисты с Малых Антильских островов были вынуждены покупать провиант и скоту испанских поселенцев, которые, в свою очередь, приобретали у них сахар и табак. В результате единственной валютой на островах Карибского архипелага стали испанские монеты. С конца XVI века в Лиме, Мехико, Гватемале, Боготе и Потоси появились королевские монетные дворы, чеканившие реалы — основу испанской денежной системы вплоть до середины XIX века. Реал — серебряная монета весом 3,35 грамма, вошедшая в обращение в Кастилии в XIV веке; естественно, что на Карибах это была мелочь. Большее распространение получили монеты в два реала (песета), в четыре и восемь реалов (пиастр). Пиастр весил унцию серебра (28,3 грамма), песо — 1 % унции, дукат — 1,5 унции. За 16 серебряных реалов (два пиастра) давали один золотой эскудо. Во Франции эскудо называли пистолями. Пистоль был равнозначен луидору, введенному Людовиком XIII в 1640 году и стоившему десять ливров.