Полцентнера на моих плечах тоже заставляли переоценить многое из того, что совсем недавно казалось простым и доступным. Например, наш вчерашний отдых у костра, когда тихо потрескивали ветки, выстреливая в ночное небо фейерверком искр. Или когда я не мог успокоиться в палатке, перетаскивая Валери с места на место – почему не отдыхал, думал я, почему занимался ерундой, вместо того, чтобы поглубже забраться в спальный мешок и предаться самому высочайшему в жизни наслаждению – сну.

Все познается в сравнении. Для того чтобы быстро и без особых затрат сделать себя счастливым, надо для начала сделать себя несчастным, лишив простых и естественных вещей – тепла, дома, покоя, воды, еды и так далее, а затем вернуть все это назад. Успех гарантирован.

– Стой! – крикнул нам картавый.

Валери тотчас же присела на корточки, обе руки сунула в рукава свитера, подняла воротник, закрывая им большую часть лица. Я сбросил рюкзак, вытащил из него курточку и свитер – все, что осталось из одежды. Сам я был в майке с короткими рукавами и жилетке, но тело еще было разгоряченным от тяжелой работы, и я не чувствовал холода.

– Надевай! – сказал я ей, но девушка не пошевелилась. Тогда я поднял ее на ноги и стал сам надевать на нее второй свитер и куртку, а потом, зачерпнув снега, аккуратно растер ее побледневшие щеки. Она морщилась, пыталась спрятать лицо в ладонях, но я довел терапию снегом до конца и отстал от нее только тогда, когда лицо Валери заполыхало огнем.

Картавый бродил вдоль скального гребешка, за которым следовал крутой обрыв, затем подошел к нам и приказал перенести рюкзаки к обрыву. Пользуясь тем, что он снова повернулся ко мне спиной, я выкинул из рюкзака еще три пакета с порошком и тщательно присыпал их снегом.

Мы с адвокатом ставили палатку там, где показал картавый – на самом краю обрыва. Рамазанов едва мог разогнуть окоченевшие пальцы, и мы провозились с установкой до начала сумерек. Я закинул наши с Валери коврики и спальники внутрь, но картавый выволок их наружу и расстелил их прямо на снегу, метрах в пяти от палатки, тоже на краю обрыва.

– К сожалению, мой мешок утонул в водах Пянджа, – пояснил он. – В этом есть доля и вашей вины. А потому кому-то из вас, – он посмотрел на нас с адвокатом, – мешочка не достанется.

Он наполовину залез в спальник, который лежал на снегу, оставив свободными руки, положил сверху автомат – стволом на палатку.

Рамазанова колотила крупная дрожь, он не мог даже разговаривать и пить – край фляги стучал по его зубам, и спирт лился по подбородку и шее.

– Полезайте в спальник, – сказал я ему.

Он отрицательно покачал головой.

– Н-нннет… А в-вввы?

– Я не замерз. И вообще не намерен спать.

Адвокат не стал со мной спорить. Вдвоем мы все равно не влезли бы в один спальный мешок. Он влез в палатку, долго кряхтел там, пытаясь окоченевшими пальцами раскрыть замок-«молнию». Валери стояла рядом со мной. Я обнял ее, но картавый тотчас крикнул:

– Э, динозавр! Давай-ка обойдемся без любовных сцен. Топай в свою палатку, и чтобы до утра не было ни шороху!.. Мадам, а вас попрошу сюда, – и он указал автоматным стволом на спальник, лежащий у его ног на самом краю обрыва.

Не в силах спорить и демонстрировать характер, Валери подошла к обрыву, взяла мешок и стала надевать его на себя, потом легла, стараясь сместиться подальше от пропасти, но картавый ногами сдвинул ее на прежнее место, не сводя с меня глаз.

– Надеюсь, ты понимаешь, что будет с твоей бабой, динозавр, если вдруг начнешь хулиганить? Минимум двадцать секунд свободного падения я ей гарантирую. А потому настоятельно рекомендую влезть в палатку, закрыть «молнию» и не пытаться ее раскрыть до тех пор, пока я не скажу.

Я подошел к Валери, не обращая внимания на то, что картавый держал меня на прицеле, склонился над ней.

– Ты согрелась?

Она кивнула. Я застегнул «молнию» до упора, так, что открытыми остались лишь глаза.

Я закрыл за собой палатку, зажег свечу, чтобы хоть эта капля огня немного прогрела воздух. Адвокат не спал, скрючившись в спальнике, его все еще колотила дрожь. Я размотал повязку на его предплечье, насквозь пропитанную кровью, отвязал веревку, снял с него куртку. Адвокат скрипел зубами, сдерживая стон. При тусклом свете я не мог хорошо разглядеть рану.

– Рука не онемела? – спросил я.

Адвокат отрицательно покачал головой:

– Холодно…

Я оторвал внутренний карман со стенки палатки. Треск рвущейся материи картавый не мог не услышать.

– Последнее предупреждение, – сказал он и клацнул затвором.

Я перевязал этим куском материи рану и помог адвокату попасть рукой в рукав куртки.

– Спасибо.

Потом он сидел, скрестив ноги по-турецки, и курил трубку, наполняя стылую утробу палатки ароматным дымком. Я смотрел на его лицо, еще недавно такое холеное и самоуверенное. Передо мной сидел смертельно уставший от жизни и разочаровавшийся в ней немолодой человек.

– О чем вы думаете? – тихо спросил я его.

– О своей уютной комнатушке в центре Еревана, – ответил он. – Знаете, какие кулинарные запахи атаковали меня по вечерам! Три семьи, а точнее, две тетки и я, в одном коридоре, на одной кухне. К соседкам едва ли не каждый вечер приходили подруги и родственники. Сначала варят кофе. Поджаривают на сковородке зерно до дымка и мелют горячим в ручной кофемолке. Знаете, получается очень мелко, как мука. А запах!.. Потом варят в медной джезве, пьют маленькими глотками и гадают. Я все это слышу и, не выходя из своей комнаты, знаю о жизни каждого гостя буквально все. Скажу вам откровенно, судьбы встречаются редкостные. Романы о таких можно писать. Стучат в дверь: «Низами Султанович, не хотите ли кофейку?» Я уже знаю – хотят решить спорный вопрос. «Ах, – говорит какой-нибудь незнакомый мужчина, – вы не знаете Ашота Варданяна? Это брат соседа моей первой жены. Он занял у меня на прошлой неделе триста рублей, но вернул не мне, а моей второй жене, с которой я уже год как не живу. Это по закону? Это справедливо?»… Так все вечера напролет и решаешь их проблемы.

– Скучаете по дому?

– Очень. Все бы отдал, чтобы сейчас там оказаться.

– И рюкзаки с порошком?

Адвокат промолчал. Глаза его блестели, в них отражалось пламя свечи.

– Вы жестокий человек, Кирилл, – через минуту ответил он.

Мы помолчали. Я прислушивался к тихому шуршанию сухого снега по крыше палатки.

– Где ваш бритвенный прибор? – едва слышно спросил я.

– Вы хотите сбрить бороду? – Он полез в накладной карман на рукаве куртки и протянул мне коробочку.

Я раскрыл ее, вынул лезвие и, держа его двумя пальцами, посмотрел на свет. Адвокат схватил меня за запястье.

– Прошу вас! – зашептал он. – Не делайте глупостей!