В палате стало значительно тише. Сказанное кардинально меняло дело. Слова Сергея о том, что Машег – его друг, значили немного. Друг – это связь неофициальная. Не родич же. Даже не побратим. А вот дружинник – это уже приравнивается к родне. Не зря же вождей батьками зовут.

Требовавшие наказания хузарина отроки забеспокоились. Почуяли, чем пахнет. А пахло смертью. И очень ощутимо. Теперь Рёрех любого из них мог на правеж вызвать. Причём самолично. А это гарантированный кирдык, потому что против княжича любой из них и минуты не выстоит.

Внислав тоже это сообразил. И доказал, что он – настоящий воевода, заботящийся о своих дружинниках. И далеко не дурак.

– Что ж, пусть решают боги! – заявил он. – Вот он, – воевода указал на Сергея, – только что кричал, что готов сам сразиться со всеми обидчиками хузарина. Даже со мной. Мне с ним биться не по чину, но с видоками пусть бьётся. Хоть вместе, хоть порознь. Мне всё равно.

Сергей открыл было рот… Но ничего не сказал. Сейчас не его выход.

– Четверо против четверых, – уточнил княжич. – С Вартом ещё трое моих встанут.

– Так не пойдет, – покачал головой воевода. – Они не видаки.

– Обычай дозволяет, – возразил Рёрех.

– А я говорю: нет! – отрезал воевода. – Коли ты не согласен, то, значит, не веришь, что правда на его стороне. И тогда я признаю твоего дружинника виновным. Или пусть решает великий князь, когда вернётся.

– Можно и так, – согласился Рёрех.

– А до того преступник в порубе пусть посидит!

– Он не преступник!

– Это как великий князь решит, – парировал очень довольный Внислав.

Вероятно, он тоже навёл справки о состоянии Машега и знал, что тому требуется медицинский уход, а не заточение, которое может хузарина просто убить.

– Батька, давай я сражусь! – крикнул Сергей. – Не надо ждать! Перун со мной!

Глупость, конечно. Победить всех четверых даже порознь у него вряд ли получится. Но срази он хотя бы двоих – и можно объявить, что эти двое врали. Тем более что после всего сказанного Сергеем раньше отступать уже нельзя. Это полная потеря лица будет. Да он и не собирался отступать.

– Одобряешь? – спросил Внисав. – Будет твой отрок биться с моими? Или отложим до возвращения великого князя.

– Порознь? – уточнил Рёрех.

– Да.

Княжич поглядел на Сергея. С большим сомнением. Перун Перуном, а сила и опыт тоже имеют значение. И они были явно на вражеской стороне.

– Откладывать не будем, – наконец согласился Рёрех.

Кроме силы и богов есть ещё и удача. А в удачливости Варта княжич уже имел возможность убедиться.

– Очень хорошо, – оживился воевода. – Вы! Решайте, кто будет биться с ним первым, а кто – вторым, если первый не справится. Сегодня мы узнаем правду!

– Сегодня не узнаем! – вмешался Рёрех. – Если Варт победит, второй поединок будет завтра, третий – послезавтра…

– Сегодня! – перебил воевода. – Ты сам сказал: откладывать не будем. И мы не будем.

«Вот же гад! – подумал Сергей. – Крепко же я его разозлил».

С четырьмя подряд ему точно не справиться.

– Позволь сказать, воевода!

Ого! Один из константинопольских нурманов. Причём самый важный.

Внислав кивнул благожелательно: мол, говори.

– Меня зовут Харальд, сын Скулди. Верно ли я понял, воевода, что в поединке могут участвовать только те, кто видел, как было дело?

– Так и есть. Таков наш обычай, северянин.

– В таком случае я тоже хочу биться, – сообщил нурман, добродушно ухмыльнувшись. – Я видел, как было дело.

– И что же ты видел? – сдвинул брови воевода.

– А то же, что и этот храбрый дренг, – нурман указал на Сергея.

Внислав мрачно уставился на Харальда:

– Ты это видел? – повторил он с угадываемой угрозой.

– Сомневаешься в моём слове? – с добродушной улыбкой осведомился нурман, поглаживая заплетённую в светлые косицы, прихваченные золотыми кольцами бороду.

Однако прищуренные глаза не соответствовали ни улыбке, ни тону. Такому, как он, не было нужды пугать.

Воевода это почувствовал. Но ответил не сразу. Видно было: думает напряжённо…

А когда придумал, сразу повеселел.

– Коли так, то ты тоже можешь биться. Но только после него, – воевода кивнул на Сергея.

– А давайте по-другому! – Харальд улыбнулся ещё шире. – Давайте все разом. Мы вдвоём против них четверых. Так же веселее!

Внислав вновь задумался.

И было о чем. Воевода не сомневался: с варяжским мальчишкой его люди справятся. Но потом им придётся биться один на один с бывалым нурманом. И почти наверняка тот разделается с любым из них так же легко, как они – с нахальным варяжонком. И тогда правда окажется на стороне варягов. А дружинники Внислава умрут. Потому что это нурман. Щадить не в их привычках. Так будет, если станут биться один на один. А двое против четверых? Нахальный варяжонок, скорее всего, будет только под ногами путаться у своего союзника. А одному против четверых… Такой расклад даже этому грозному нурману не сдюжить.

– Добро, – решил воевода. – Бьётесь, как ты предложил.

– И где ж тут добро? – проворчал Наслав. – Четверо против двоих. Я б этого воеводу… – Наслав сжал кулак.

– Управятся, – проговорил Шибрень, разглядывая Харальда. – Ты глянь, какая у этого нурмана бронь. И повадка тоже. Тот ещё вдоводел. Непонятно мне: что он раньше молчал, раз всё видел?

– Харальд этот мне не внятен, – пробормотал Рёрех. – Откуда взялся, почему влез?

– Может, совесть проснулась, вот и влез, – предположил Прастен.

– Да какая совесть! Это ж нурман. Да и не видел он ничего. В трапезной сидел со своими, когда эти на хузарчонка напали.

– Ну так, может, у них с воеводой какие обиды?

– Были б обиды, на пир бы не пригласили.

– Так их и не приглашали, – заметил княжич. – Сами пришли.

– Тогда зачем ему за Машега вставать?

– Вот и я думаю: зачем? – вздохнул Рёрех. И добавил совсем тихо: – Ну, Вартислав, скоро мы узнаем, что весомее: твоя дерзость или твоя удача…

* * *

Велик был город русов Киев. Людей множество. Стены высоченные.

Но не везде они есть. Подойди сейчас большая орда, достался бы Киев славным воинам печенегам. Много людей в Киеве, а бойцов мало. Это у печенегов каждый мужчина – воин. Здесь не так.

Однако для Сёлте с его двенадцатью всадниками воинов-русов хватило бы с лихвой. Страшно Сёлте. Виду он не подавал, и людям своим велел держаться гордо, но каждый раз, когда мимо проезжал или проходил отряд русов, сердце ёкало. Вроде не оставляли они в живых никого из тех, кого пограбили. Но вдруг недосмотрели? Или сами русы решат проверить, что за чужие степняки к ним заявились?