— У меня очень хорошая память. С тех пор, как я прекратил принимать таблетки, у меня стала очень хорошая память. Ну, как будто ее починили. Как будто раньше она была сломанная, а теперь ее взяли и починили.

Звездочка кивает и улыбается.

— Теперь, — говорю, — я вспоминаю такие вещи, о которых забыл уже очень давно. О том, что было, когда я был совсем маленьким. И когда мы ходили в школу. И что мы делали, когда возвращались из школы домой. Я теперь многое помню.

— А я вот вообще ничего не помню.

— Ничего, еще вспомнишь. Обязательно вспомнишь. Мозги поправятся, и ты все вспомнишь. И все у нас будет просто замечательно. Нам уже не нужны никакие таблетки. Мне вот даже не хочется таблеток. Совсем не хочется. С тех пор, как я ел их в последний раз. А это было сто лет назад.

— Мне тоже не хочется.

— У меня голова заработала лучше. Стало значительно легче думать. И я все думаю о вещах, которые мы сделаем вместе. Мы теперь вместе, и нам не нужны никакие таблетки. Потому что мы любим друг друга, и это главное.

— Да, Ствол, это главное.

— Когда люди любят друг друга, это как в телевизоре. Ну, как будто живешь в телевизоре. Никогда ни о чем не жалеешь. Просто делаешь, что тебе хочется. И тебе не нужны никакие таблетки, чтобы что-то сделать. Простоты просыпаешься утром и...

— Встаешь.

— Да, встаешь, — говорю. — Идешь в туалет, потом завтракаешь. Смотришь в окно. И с головой у тебя все в порядке, и у тебя есть мозги. Ты протираешь глаза, убираешь из уголков «кусочки сна». Ковыряешь в носу, вытаскиваешь козявки. Идешь в магазин. Покупаешь там всякие штуки. И ничего там не тыришь. Потому что, когда ты не ешь таблетки, тебе уже не приходится ничего тырить.

— Как так?

— А вот так, — говорю. — Таблетки — они стоят денег. Тебе их не дадут просто так, за бесплатно. Раньше мне их давали бесплатно, потому что я работал на Коробка, развозил людям таблетки.

— А теперь не развозишь. Ты ему больше не нравишься.

— Дело не в этом. Я к нему заходил, и я ему нравлюсь по-прежнему, он сам так сказал. Я опять на него работаю. Только это другая работа. Настоящая работа, она связана с бизнесом. И он теперь не дает мне таблетки. Он дает деньги. И мы можем пойти в магазин и накупить всяких штук.

— Каких всяких штук?

— Например, дом, — говорю. — Или одежду. Все, что захотим.

— И таблетки.

— Нет, таблетки мы покупать не будем.

— Потому что они нам уже не нужны.

— Правильно, Звездочка. — Мы со Звездочкой идем, держась за руки. Идем ко мне. — То, что нам нужно, у нас уже есть.

Ночное небо — оно как холодная пленка, которая липнет к коже. Мы идем, держась за руки. Пленка холодная, а руки теплые. Мы идем на детскую площадку, где лесенка. Ну, чтобы лазить. Нам всегда нравились эти лесенки. Еще когда мы были совсем-совсем маленькими и учились в школе. Мы всегда после школы ходили гулять на площадку и лазить по лесенкам. И сейчас тоже ходим. Но уже не всегда. Потому что когда мы идем ко мне от дома Звездочкиной мамы или от Коробка, мы не всегда выбираем такую дорогу, чтобы пройти мимо детской площадки. Но иногда выбираем. Чтобы зайти на площадку, где лесенка. А иногда — чтобы зайти в магазин. Мы заходим в магазин. Берем шоколадный батончик. Выходим. Не заплатив за батончик. Мы его делим на две половинки и едим, каждый — свою половинку. Это мы так гуляем. Здорово, правда? Два сумасшедших придурка, которые делают всякие сумасшедшие штуки. Но нам смешно. Мы смеемся. Просто гуляем. Идем в парк, на детскую площадку. У нас нет никакого батончика. Магазин потому что еще закрыт. Потому что еще слишком рано. Я просто рассказываю, что мы со Звездочкой делаем, когда гуляем. Мы с ней сидим на качелях на детской площадке.

Звездочка говорит:

— Правда, это смешно, ну, что мы ели таблетки?

— Что?

— Таблетки.

— А что таблетки?

— Ну, что мы их ели. — Звездочка говорит: — Правда, это смешно?

— Да, — говорю, — Смешно.

Я вспоминаю об этом и улыбаюсь.

— Это было прикольно, когда мы их ели. — Звездочка говорит: — Но я говорю не о том. Я говорю, что вот раньше мы ели таблетки. А теперь не едим. И нам даже не хочется. И что самое смешное: когда мы их ели, мы их ели всегда. Постоянно. И мы были уверены, что если вдруг перестанем их есть, то все станет ужасно дурацким. — Звездочка говорит: — И вот мы перестали. Мы уже не едим таблетки. А все не такое уж и дурацкое. Даже наоборот.

— Да, — говорю. — Не дурацкое.

— Мне казалось, что, если я перестану их есть, у меня все будет болеть и вообще не останется сил. Ни на что. И я буду лежать целыми днями в кровати и спать. — Звездочка говорит: — Но все оказалось не так, как я думала.

— Да, — говорю. — Не так.

— И еще мне казалось, что, если я буду и дальше вот так есть таблетки, у меня мозги завернутся. А потом мне казалось, что они завернутся, если я перестану их есть. Но сейчас я не ем никаких таблеток, и с мозгами вроде бы все в порядке.

— Да, — говорю. — Все в порядке.

— И мне уже вовсе не страшно. — Звездочка улыбается и говорит: — Я знаю, что происходит вокруг.

— Я тоже.

Звездочка смотрит на меня и говорит:

— Правда?

— Ага.

— Правда, Ствол? — Звездочка говорит: — Ты знаешь, что происходит?

— Да.

— Правда знаешь?

— Да, — говорю. — Я же сказал, что да.

— Тогда скажи, что происходит.

— Ну... — Я пожимаю плечами, потом смотрю по сторонам. Все очень просто. — Мы сидим на качелях на детской площадке. Площадка — в парке, парк — в Лондоне. Мы качаемся на качелях. Разговариваем обо всем. Ночью. Вернее, ранним утром. И нам хорошо. Только немного прохладно.

— А что мы делаем?

— Просто сидим, разговариваем. И качаемся на качелях.

Я не понимаю, к чему она клонит.

— А что это?

— Что?

— Ну, качели. — Звездочка говорит: — Что это такое? И чем они были, когда еще не были качелями? Потому что это не совсем качели, не настоящие качели.

Я пожимаю плечами. Не понимаю, о чем она говорит.

— Их же делали совсем для другого, правда? Ну, в самом начале.

Я смотрю на качели. На свои, на которых сижу. И на те, на которых сидит Звездочка. Все очень просто. Я говорю:

— Это были колеса. Ну, шины на автомобиле. А потом кто-то их снял и сделал из них качели.

— А что еще? — Звездочка говорит: — Почему их сняли с автомобиля и сделали из них качели?

— Ну, — говорю. — Они раньше стояли на автомобиле, так?